Челтенхэм

Да что там болезненным. Переговорив со многими и многими за этот неправдоподобно длинный и все не кончающийся день, он понял нехитрую, но беспощадную истину: это конец. Не смерть, когда откуда-то из-за головы внезапно выпрыгивает небо с домами или верхушками деревьев, а земля бьет в спину и подхватывает, будто лопата из сказки, чтобы отправить прямиком в печь – нет, но все равно – конец жизни, конец того существования, в котором он только себя и мыслил, и ничего другого не знал и знать не хотел. Точку в его судьбе поставили не космические чудовища, не фатальные вирусы, не пирамиды и не роковые лабиринты в мистических зонах Контакта, а неизвестный бюрократ в вылизанном офисе. Хотя, с другой стороны – тут Диноэлова мысль уходила в темные, неведомые глубины – это предоставленный ему шанс самостоятельно, не спеша отрегулировать свои отношения со смертью.

Обычно о таких случаях пишут: «Он смертельно устал». Ну, во-первых, как он много раз убеждался, усталость – это далеко не всегда отсутствие сил. Утомился, вымотался, осточертела вся эта возня неимоверно – что да, то да, но усталостью свое теперешнее состояние он не стал бы называть.

Во-вторых, да, действительно, кошмар, предчувствие которого отравляло жизнь последние годы, наконец произошел, но, как ни странно, Диноэл, подобно известному генеральному прокурору, испытывал даже некоторое облегчение – вот уж действительно, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Да и то сказать, давно ожидаемое прощание с Траверсом далось, как ни удивительно, гораздо легче, нежели можно было предполагать – вероятно, сработало то, что он называл для себя «правилом крокодила», – принцип, к которому Диноэл приучал себя много лет.

Эта мудрость известна не первую тысячу лет, у нее несчетное число названий, но Дин почерпнул ее в ранней юности из старой книжки, где пара звероловов поймала веревочной петлей громадного крокодила в реке. Веревка была привязана к дереву и ходила ходуном, грозя каждую минуту оборваться. Бедолаги-охотники, боясь упустить добычу, болтались вместе с ней туда-сюда, пока до них не дошла нехитрая истина: если веревка лопнет, удержать крокодила все равно никакими силами не удастся. Поэтому они благоразумно отпустили ее, сели, закурили и стали ждать, чем все кончится. С подобной ситуацией Диноэл сталкивался уже много раз, и сегодня пришла очередь Траверса. Слезами горю не поможешь. Теперь, по крайней мере, можно подумать, что делать дальше.

Несмотря на все слухи и домыслы, еще мало кто вокруг понимает, что завтра отдела уже не будет, и вся их суета впустую, что неожиданно нагрянувший босс, скорее всего, уже ничего не решает – кто-то даже не догадывается, а кого-то просто мало волнует, – накопилась прорва дел, документов на подпись, идут доклады, надо отвечать на письма, оценивать проекты, надо разговаривать с бог знает откуда приехавшими людьми, и прочая бессмысленная возня. Вон Рик вытащил еще одно письмо, ответ на чей-то никому не нужный запрос.

«Любезный сэр, пленку вашу просмотрел. Если этот человек не прошел курс глубокой реабилитации с небывалым ресинтезом, то беру на себя смелость утверждать, что никакого ранения в ногу у него не было и оба сустава в норме. Взгляните, как спускается с лестницы. Мастер, по всей видимости, кекусинкай, окинавская школа. С приветом». Кто, чего? В корзину.

С самого прибытия Дин так и не сменил своего длинного, едва ли не в пол, пальто, сложного, со множеством ремешков, пояса-жилета с кобурами – Диноэл терпеть не мог стандартных, болтающихся под мышкой «сандалет», заставляющих, во время неизбежных тактических кувырканий, тратить бесценные мгновения на ловлю привольно гуляющего оружия – и тестерных дырчато-бугорчатых перчаток без пальцев. Боевая единица сам по себе, сам себе крепость, готовый с любой секунды перейти в автономный режим с запасом кислорода, питания и патронов на сорок восемь часов. Конус перекачанных трапециевидных мышц поднимал одежду горбом вокруг шеи. Впрочем, облик его никого не удивлял, всем с давних времен было известно пристрастие Диноэла к экзотическим одеяниям класса плащ-палатка и расшито-расписным головным повязкам, подхватывающим копну его все еще буйных и черных волос – правда, седина простреливала эту непокорную гриву все решительней и решительней. Непрерывные многолетние тренировки в стиле «ниндзюцу» сделали его движения даже не гибкими, а скорее текучими – казалось, он может просочиться в любую щель или, фантастично растянувшись, всосаться в любую дырку на потолке метрах в пяти над собой. Но сейчас это был в первую очередь очень усталый и уже вовсе не молодой человек. Давно уже никто не видел и даже припомнить не мог его удивительной улыбки, без промаха уносящей женские сердца в необозримые дали. Сильно поменялся Дин за последние годы. Когда-то главный балагур и весельчак Института, записной шут и скоморох, Диноэл стал патологически молчалив, излом бровей обрел едва ли не трагичность, а во взгляде застыла некая меланхолическая рассеянность, спокойствие кладбищенского толка, печальная отрешенность.