Chelyaber

Восьмидесятилетняя Марлен Дитрих не покидала свою парижскую квартиру на авеню Монтень уже три года. После перелома шейки бедра и последующего не совсем удачного лечения, она не могла передвигаться без костыля, и старость усугубилась инвалидностью, а появляться на публике в таком состоянии ей не позволяла гордость. Всё общение с внешним миром свелось к довольно редким телефонным разговорам с мюнхенским продюсером Карлом Дирке, добивавшегося от неё согласия на съёмки документального фильма.

– К вам посетитель, мадам. – несколько взволнованная горничная положила на стол визитную карточку, – Я помню ваши указания, но подумала, что это может быть вам интересно.

"Жан-Поль Бельмондо. Член совета директоров MGM Pictures Company".

Действительно интересно. Здоровья у Марлен Дитрих почти не осталось, но разум ясности не утратил. За отсутствием других занятий, она очень внимательно следила за происходящим в мире, особенно в мире кино, а Бельмондо в том мире, в последние полтора года, был одной из самых ярких и обсуждаемых фигур.

– Ты уверена, что это не какой-то мошенник, Жаклин?

– Абсолютно, мадам. Мсье Бельмондо перепутать ни с кем невозможно, к тому-же, он мой любимый актёр.

– Он пришёл один?

– Один, мадам. Он такой очаровательный… Сказал, что зайдёт позже, если вам сейчас не до него.

Позже? И что это даст хромой старухе? Как не приводи себя в порядок, намного лучше не станет. Да и ненамного не станет, нет, пусть всё будет естественно.

– Зови!

Бельмондо это понял и доверие оценил, промелькнуло у него в глазах что-то такое… уважительное. Он не стал растекаться фальшивыми комплиментами и сразу перешёл к делу.

– Благодарю вас, мадам. Если позволите, начну с вопроса – вы что-нибудь слышали о клинике Савельева?

– Конечно, мсье, я ведь хромая, а не глухая, а во Франции сейчас все только о ней и говорят.

– Отлично, мадам, – обрадовался Бельмондо, – это сэкономит нам кучу времени. Я предлагаю вам посетить эту клинику и пройти курс лечения.

– Боюсь, мне придётся вам отказать, мсье. Ходят слухи, что курс лечения у Савельева стоит шестьдесят миллионов франков, а у меня их нет.

– Это я знаю, мадам. Лечение вам оплатит компания MGM, вернее, её основной владелец, швейцарский холдинг Chelyaber AG.

– Просто так возьмёт и оплатит?

– Нет, мадам, – улыбнулся Бельмондо, – просто так ничего не бывает. За это вам придётся подписать десятилетний контракт.

– Десятилетний? Вы в курсе, сколько мне лет, мсье?

– Я – нет, мадам, – ещё раз улыбнулся Бельмондо, поднимая ладони, – но швейцарцы наверняка в курсе. Кстати, Эдмону Жискар д'Эстену восемьдесят восемь. Это точно намного больше, чем вам.

– Не так уж и намного, но суть я, кажется, поняла. Вы принесли с собой контракт?

– Разумеется, мадам. Вот, пожалуйста. – протянул конверт Бельмондо.

В конверте оказался всего один лист.

– Хм… – задумчиво произнесла Марлен Дитрих спустя пару минут, – это не контракт, мсье. Наверное, так звучали древние клятвы оммажа. От меня не требуется ничего, кроме лояльности компании MGM.

– Именно так, мадам. В течении десяти лет вы не сможете сотрудничать ни с кем другим.

– Но и обязательства перед MGM не прописаны. А если мне вообще не захочется больше работать?

– Принуждать вас к этому никто не станет. Но вам обязательно этого захочется, мадам, в этом я абсолютно уверен, как и наши акционеры. Не в кино, так на телевидении, или эстраде.

– У MGM есть собственная телекомпания?

– Пока нет, но обязательно будет. Фрэнк Синатра уже принял этот, как вы изящно выразились, оммаж, и вы, мадам, вместе с ним, могли бы составить отличный дуумвират в новой телекомпании.

– У Синатры не нашлось денег? – удивилась Марлен Дитрих.

– Нашлись бы, наверное, – пожал плечами Бельмондо, – но за деньги ему такое никто не предлагал. Деньги должны платить банкиры, и платят они достаточно, чтобы этого хватило на поддержку талантливых людей. Деньги, как говорят мои наниматели – это не существительное, а прилагательное.

– Очень необычные люди, эти ваши наниматели. А что для них существительное? Власть?

– Не знаю, мадам. Точно не знаю, но, думаю, что и власть для них тоже всего лишь прилагательное, а существительное – лишь сама жизнь. Её развитие и выход на более высокие уровни. Не только технологические, но и духовные. Я этот вопрос с акционерами не обсуждал, я их даже и не видел никогда, если честно. Поболтали пару раз на эту тему с Семёном, но он и сам не в курсе относительно конечных целей.

– Семён – это Савельев?

– Да, мадам. И главным достижением своей жизни я считаю то, что он называет меня своим другом. Это я ни за какие деньги не продам, и не на какую власть не обменяю.

– Я понимаю вас, мсье. Думаю, что понимаю. На что я могу рассчитывать после лечения? Признаться, Эдмон Жискар д'Эстен впечатлил меня очень сильно, да и не только меня, он весь мир впечатлил.

– На этот счёт меня подробно проинструктировали, чтобы не вселять в вас ложных надежд. Есть хорошие новости, а есть и плохие, с каких начать?

– С плохих, разумеется. Хорошими будем запивать послевкусие.