Чем черт не шутит

– Георгий Владимирович, – Лера резала проворно, овощи мгновенно превращались в кубики, – что вы вчера делали?

– Да как всегда, – Лер, что я тебе сделал, чтобы ты меня так пытала? Впрочем, я могу спросить у нее кое-что важное: – Ты не знаешь, что это за мешок со всяким мусором?

– Тот, в котором проволочное кольцо, пять перьев, коробочка и… – она закончила, миг постояв в ступоре, – часы? Вы про него?

– Да, – точно эта дура подкладывала.

– Господи, а вы ж его никуда не дели? Это о вашей жене память, – Лера полезла в морозильник, откуда достала такой же ровный, кубический кусок мяса. Точно «матрешкиных» рук дело.

– Как жены? – я опустился на стул, спугнув муху. Рука покоилась на сердце, ожидая остановки. Жена! Жена – это же такой человек. Такой! Почему память о ней больше похожа на остатки в ведре из-под раковины, чем на… А что вообще должно напоминать о жене? И где она?

– Она умерла, – Лера, окинув меня взглядом, выключила чайник. В чертах ее лица читалась все та же серьезность, но теперь проступала и грусть. Но явно не по моей супруге, нет, «матрешка» знала что-то еще и недоговаривала. Сволочь!

Я не должен ей верить. Кто она мне? Притвориться-то каждый может! И не проверить ведь, вдруг и Лёвы нет, а суп я сам весь сожрал.

– Часы – это ее подарок вам на первые тридцать лет свадьбы. Кольцо из проволоки вы подарили ей в годы студенчества, когда вас отчислили и забрали в армию. Потом подарили другое кольцо, но потеряли его, – тут она вновь осеклась, видимо, советуясь с разумом и решая, что стоило сказать, а что – нет. – Перья вы однажды выдернули с ее боа, когда уже все это на базарах и в магазинах появилось.

Лера была страшной. Не потому, что непривлекательная, а потому что так спокойно говорила. Или же… тут аж застонать захотелось. Нет! Она не может говорить это в тысячный раз, с чего бы? Я же не совсем развалина, чтобы за мной бегали.

– Сколько… – я себя не узнавал в этом беспомощном тоне, – сколько раз вы говорили мне об этом?

– Не знаю, – в одной из чашек она размешала две ложки сахара, а вторую оставила пустой. Даже это обо мне знает, черт побери!

– Мы обычно храним этот мешок в шкафу, но иногда вы его достаете сами или Лёва забывает убрать, – в словах ее впервые прозвучала ласка. Только не ко мне, а к Лёве, кем бы он ни был.

Кем он ей был?

– И что же с женой стало? – умерла от инфаркта? Тромб? Инсульт? Упала и сломала старые кости? Мне стало совсем холодно.

Жена – это же синоним любви. Но в мыслях она такая далекая, как Наполеон. Да-да, был, на Россию ходил, Францией правил, а толку-то? Всего лишь образ из истории.

– Обычно мы не говорим об этом напрямую с вами, – наконец-то! Я сбил ее с рельсов разговора, заставил растеряться. А хорошо ли это? Зачем углубляться в столь очевидное, если даже нынешний момент казался фантастикой. И так уже было невдомек, о ком она говорит и кто она сама.

Я видел ее в первый раз, что бы она ни говорила! Но с другой стороны, насколько Лера чувствовала себя своей в квартире. Даже во мне нет такой уверенности. Уже ничего во мне нет. Моя ли это квартира? Или ее? Или этого Лёвы?

– Она… – «матрешка» замялась. Только сейчас я заметил, насколько бледным было ее лицо и насколько выделялись на бумажно-белой коже красные губы. Казалось, что это не помада, а краска для стен. Да и мазала неумело, словно бы широким валиком. Лидка бы назвала ее шалавой, а мне нравилось. Хоть что-то человеческое в этой загадке. В этой кукле, что скрывала в себе столько секретов.

– Чего замолчала?

– Она погибла вместе с вашей дочкой, – Лера ждала реакции. Возможно, осознания и горя, возможно, испуга. Но я лишь кивнул.

У меня была дочь. Она умерла. Занимательно. Меня это никак не встревожило. Жаль, конечно, человека. Но за себя стало страшнее – скольких еще я не знал? Все они погибли, все канули в Лету, все исчезли из моей жизни. Из моей? Я усмехнулся, чем еще больше озадачил Леру.

Моя жизнь? Да как же! Это все не мое. Не моя квартира, не моя жена, не мой внук, не моя дочь, не мое горе. Ничего нет. В голове пустота: никакого тумана, из которого я мог бы вытащить тех, кого любил. Никакой дымки, сквозь которую бы проглядывали силуэты. Внутри меня не существовало тех, кто был мне дорог. Был ли? Может, дочка ненавидела меня и измывалась? Может, Лёва ненавидел меня? Поднимал ли он руку на старика своего? Поднимал ли? Был ли я хорошим отцом и верным мужем?

Кто я? Кем я был в глазах тех, кого уже не спросишь?

– Лера, – она нерешительно кивнула, подавая сигнал, что услышала. – А Лидка Прогозова жива?

– Скоро будет год…

На одной планете

Надежда Колмыкова @nadezhda_kolm

– Вера, ну что там у тебя опять?

– Мамочка, я сейчас, подожди.

Теплые детские ладошки прижимают к груди податливое, полуживое взъерошенное тельце. Дышит! Девочка осторожно выдыхает струю горячего воздуха прямо на раненого скворчонка. Тот, чуть встрепенувшись, утыкается клювом в большой палец и пищит.

– Теперь все будет хорошо, – шепчет пушистому комочку, улыбается и бежит к маме.