Чем звезды обязаны ночи

– Я не нуждаюсь в твоем разрешении, – бросила она ледяным тоном.

Я взвился. Схватил ее за руку.

– Это и мой ребенок! – заорал я. – Предупреждаю, если ты попытаешься что-то сделать…

Мои слова утонули в бурлящей тишине. О чем я думал, выкрикивая свою угрозу? Я представления не имел. В отличие от нее. Я не закончил фразу, но ее воображение сделало это за меня. Об этом мгновении я буду жалеть всю свою жизнь.

– Роми… – пролепетал я в ужасе от того, что испугал ее.

Она посмотрела мне в лицо, потирая свое покрасневшее запястье, на котором остались следы моих пальцев. Ее большие глаза выражали страх, гнев, а главное, что причинило мне самую большую боль, решимость, с которой я ничего не мог поделать.

Она покачала головой, на кончике ресниц повисла слеза. И покинула комнату, как покидают мужчину, которого когда-то любили.

21

– Нана и правда немая? – спрашивает Роза.

Эти двое стали неразлучны. Нана нашла в Розе внимательную спутницу. Вместе они совершают длительные прогулки по окрестным лесам и полям. Воздух юго-запада, кажется, пошел Нане на пользу, и она не выказывает никакого желания вернуться в Париж.

– Я никогда не слышала ее голоса, – отвечаю я.

Однажды, вернувшись из школы, я застала мать и Нану за столом на кухне. Роми качала головой, затягиваясь сигаретой. Потом обняла Нану и долго не отпускала. Когда та ушла, я стала задавать вопросы. Почему Нана такая грустная? «Бывают слезы в сердце, которые не всегда добираются до глаз», – ответила мне мать. Нана очень рано оказалась предоставлена самой себе. Кто-то из родственников надругался над ней. И пригрозил, что отрежет ей язык, если она заговорит. Тогда Нана убежала. Переходила из одной приемной семьи в другую, потом в детский приют – и в конце концов очутилась на улице, где наши пути и пересеклись. Но шок оказался слишком велик. Нана больше не разговаривала.

Роза качает головой. В глубокой печали.

Чуть подальше Нана и Нин, сидя на траве, наблюдают за ящерицами. А еще за мошками, лесными клопами и муравьями. На малышке комбинезончик, надетый на голое тело, и меня трогает вид ее худеньких ручек, ласкаемых солнцем. Она испытывает к насекомым такое влечение, которому я не могу найти объяснения. Может, дело в малом размере этих созданий? Или в их хрупкости? Она заставляет их ползать по своим пальцам и совсем не боится, только молча разглядывает усики, тельца и жвала. Особое предпочтение она отдает тем, у кого имеется какой-то дефект. Божьей коровке без одного крылышка. Скарабею со сломанной лапкой.

Внезапно она ловит за крылья пчелу. Я уже готова вскочить со стула, но Роза меня удерживает. В нежных пальчиках Нин насекомое не сопротивляется, не чувствуя никакой угрозы от ее медленных, очень медленных движений. Малышка тщательно рассматривает пчелу со всех сторон. Потом так же спокойно отпускает. Я выдыхаю. Глядя на Нин, я чувствую умиротворение. Эти огромные глаза на пол-лица. Завитушки волос на висках, легкие, как пух. Крошечные ноздри. Ручки у девочки, к сожалению, далеко не пухленькие, а под кожей просвечивают синие жилки – тихие речки, бегущие по ее маленькой вселенной, которая уже заняла такое важное место в моей собственной.

Этой ночью прошел дождь, и мы отправляемся прыгать по лужам. Я надела на нее красные резиновые сапожки, которые ее очаровали. Вот в чем кроется счастье, в ее возгласах радости. Беззаботное счастье, которое затмевает все.

Вдруг у края дороги Нин замечает улитку, висящую на высокой травинке. Коричневую упитанную улитку, обозревающую мир с высоты своей «башни», отданной на милость ветра и грозы. Нин застывает. Делает шаг. Потом другой. И кончиком пальца гладит раковину. Вокруг нас позванивают колокольчики на коровах. Журчит ручеек. Малышка словно загипнотизирована этой спиралью, пятнышками, извилинами и рожками, которые вглядываются в вас, как два подслеповатых глаза, прежде чем превратиться в усы. Нин потрясена. Через долгое время и с бесконечной медлительностью она решается взять улитку в руку. Ее глаза вспыхивают невероятным восторгом. Она только что нашла себе друга.

Вернувшись домой, мы поселяем нашего гостя во дворце (обувной коробке), устраиваем ему банкет (листик салата) и торжественный осмотр нового места обитания (я беру на себя роль гида, а малышка высоко поднимает коробку, чтобы улитка ничего не пропустила). Нин берет мсье Гри повсюду, даже в парк, где мы растягиваемся на траве, чтобы полюбоваться на облака. В их «ватном» пейзаже вырисовываются то птица, то слон, то дракон. Легкий ветерок ласкает мои щеки. Мне хорошо рядом с этим ребенком.

– Что значит «эфемерная»? – вдруг спрашивает она.

Я понимаю не сразу. Выхватывая «фею» и «меру», я как бы заново осмысляю слово, и оно кажется мне красивым.

– Так говорят о чем-то, что живет недолго. Как бабочка. Или цветок.

Она молча на меня смотрит. Раздумывает над моими словами. У меня ощущение, что передо мной маленькая монашка. В ее взгляде обезоруживающая мудрость.

– А я? – еле слышно говорит она. – Я тоже скоро умру?

22