Чёрч. Книга 2 (ЛП)

Она стала дочерью, убившей собственную мать. Конечно, Марго была довольно злобной. Эгоистичной и жестокой, и, хотя она редко поднимала на дочь руку, но зато регулярно позволяла это другим. За всю жизнь Эмма не слышала от нее ни одного доброго слова; лишь нескончаемый поток помоев, чтобы вызвать у дочери неприязнь ко всему миру. Но заслуживала ли она смерти? Эмма так не считала. Ей просто хотелось, чтобы Марго умерла. Разве это справедливо?

Проходя через лес, Эмма глубоко вздохнула. Она — ужасный человек, и за свой поступок, скорее всего, сгорит в аду, но, если честно, Эмма чувствовала… большое облегчение. Даже радость. Чувствовала себя так хорошо, как никогда в жизни. Ей никогда больше не придется беспокоиться — не придётся думать — о Марго Хартли. Никаких больше мужиков, никаких этих уловок, этого голоса и, Боже, никакой этой мерзкой душонки.

За содеянное прошлой ночью она может сесть в тюрьму на всю оставшуюся жизнь, и все же Эмма никогда об этом не пожалеет.

Ей не хотелось идти по дороге, не хотелось никого видеть. Ей хотелось одного — погрязнуть в своем абсолютном одиночестве и убраться подальше отсюда. Поэтому Эмма брела по полям, лесам и задним дворам. За время ее прогулки небо прояснилось, выглянуло солнце, и, хотя от этого воздух обжигал ее как огонь, зато земля высохла, и идти стало немного легче. Хорошо, что колено ее больше не беспокоило — на нем был ужасный синяк, но длительная передышка сотворила с ним чудо.

Рёбра, напротив, все еще адски болели. Эмма попыталась самостоятельно их перевязать, но сделала только хуже. Приходилось, не сбавляя скорости, делать быстрые, неглубокие вдохи, и это делало ходьбу невыносимой. Чтобы снять боль, Эмма на ходу потягивала пол-литровую бутылку бренди, которую нашла у Стейси в холодильнике.

Через час она села и съела последнюю прихваченную из дома Стейси еду. Через два — допила остатки воды и алкоголя. Стиснув зубы, она продержалась еще час, проклиная себя за то, что не поискала у Стейси карту. Она все еще боялась пользоваться телефоном — Эмма даже его выключила, так что, хоть у нее и имелось приблизительное представление о том, где она находится и в каком направлении движется, существовала вероятность, что она не туда свернула и теперь слепо шагает за город.

Тут ей пришло в голову свернуть на первую же увиденную ею приличную дорогу. Она протиснулась сквозь ветки и увидела нечто прекрасное.

Рекламный щит.

Рассмеявшись про себя, Эмма вышла на открытое пространство. Как она и надеялась, там проходила дорога, но еще лучше то, что там был город. Она прошла тринадцать километров на восток до ближайшего города.

До ближайшей автобусной остановки.

Эмма, пошатываясь, шла по дороге, ощущая в ногах каждый из этих тринадцати километров. На углу улицы стояла маленькая замызганная забегаловка, и девушка практически ввалилась во входную дверь. В зале сидело всего три человека, но все они тут же повернулись и, разинув рты, уставились на нее.

Эмма тоже на них уставилась, затем откашлялась.

— Я тут немного неудачно упала, — выдохнула она. — Пока гуляла. Здесь поблизости нет автобусной остановки?

К ней тут же подскочила какая-то сердобольная официантка и, можно сказать, втолкнула Эмму в кабинку. Принялась суетиться над ней и причитать:

— Ах, ты бедняжечка! Твоя мама, должно быть места себе не находит, что там стряслось с ее гуляющим в одиночестве ребенком! А завтра Рождество, Господи, о чем ты только думала?! Вот возьми кофе, а теперь скажи мне, что тебе хочется поесть, и, пока ты будешь умываться, я мигом все приготовлю.

Затем умчалась с заказом Эммы, больше напоминающим супер-завтрак Хи-Мена. (Хи-Мен — вымышленный герой в линии медийных продуктов и игрушек «Властелины Вселенной», созданной американской компанией Mattel, производителем игрушек, выпускающим знаменитую куклу Барби — Прим. пер.) Четыре сосиски, четыре куска бекона, лепёшки с соусом, два омлета, картофельные оладьи и два печенья. Потому как, если уж ей нельзя раскошелиться после жестокого убийства собственной матери, то, когда тогда можно?

К тому же, весь банкет был за счет Чёрча. Пять его сотенных купюр лежали у нее в заднем кармане, а остальные — на дне рюкзака.

Какое-то время Эмма сидела неподвижно, потягивая горький кофе. Какая-то женщина за барной стойкой все время на нее оглядывалась, поэтому Эмма широко ей улыбнулась. Должно быть, она здорово походила на дьявола — половина ее лица была перепачкана засохшей кровью.

«Может, я и есть дьявол. Может, поэтому меня никто не любит».