Было бы неправильно думать, учитывая отношение к Черчиллю, сложившееся в 1940 году, что сразу же после поражения в Норвегии в нем разглядели будущего лидера нации или даже наследника Чемберлена. По-прежнему представлялось маловероятным, что в один прекрасный день он сумеет добиться признания политической элиты Британии, возьмет управление страной в свои руки и поведет за собой соотечественников. В первую очередь нам следует остерегаться соблазна, часто подстерегающего историков, а именно рассуждений
Кроме того, не следует сбрасывать со счетов Чемберлена, о котором нередко говорят, будто бы фиаско в Норвегии сломило его. Этот сильный, мужественный человек обладал бойцовским характером и завидной силой воли. Он был облечен огромной властью и имел немалый опыт за плечами, поэтому к его мнению прислушивались и министры, и парламент. Чемберлен по-прежнему был очень популярным политиком в Англии. В марте 1940 года по данным опроса Гэллапа в поддержку премьер-министра высказались пятьдесят семь процентов граждан. Но слабое место у него все же было. Этот дельный, добросовестный человек не годился на роль лидера страны в условиях военных действий. Чемберлену самому были чужды душевные порывы, и он не мог вдохновить на великие свершения народ. Отсутствие в нем этой искры помешало ему вовлечь соотечественников в тотальную войну за правое дело. Уже в первые дни «странной войны» Томас Джонс, бывший секретарь кабинета министров, язвительно заметил: «В правительстве только Уинстону под силу поднять народ. А наш премьер-министр словно неживой, бесцветный какой-то, по его тону непонятно, говорит ли он о стойкости, о победе или о поражении»{209}
. Однако несмотря на то, что события в Норвегии не лучшим образом сказались на авторитете Чемберлена, он, безусловно, не утратил своего влияния и уверенности. В то время мало кто мог предположить, что скоро его власти придет конец.По иронии судьбы Чемберлен, без особого восторга относившийся к идее начать военные действия на территории Скандинавии, понес самое большое наказание за провал Норвежской кампании. А Черчилль, которому не терпелось открыть Северный фронт, вышел из воды, едва замочив ноги, хотя именно он в первую очередь повинен в этой неудаче. Дебаты, посвященные Норвежской кампании, продолжались в палате общин два дня, 7 и 8 мая. Всеобщее неодобрение в ходе этого совещания было направлено прежде всего на премьер-министра и его «мюнхенских» друзей, также входивших в состав кабинета министров. Чемберлена со товарищи обвиняли в том, что они не обеспечили готовность страны к войне, как это показала Норвежская кампания, закончившаяся для Англии столь плачевно.
Как только совещание началось, на правительство хлынул целый поток суровой критики. И, как это ни парадоксально, больше всех усердствовали не оппозиционеры-лейбористы, а степенные консерваторы. В своем торжественном обращении Лео Эмери напомнил правительству знаменитый приказ Кромвеля Долгому Парламенту — исчезнуть. Со своей стороны Ллойд Джордж — это было его последнее публичное выступление — посоветовал премьер-министру пожертвовать собой, раз уж речь зашла о необходимых жертвоприношениях. В этой щекотливой ситуации Черчилль проявил мужество и честно попытался оправдать действия правительства, заявив, что берет на себя всю ответственность за фиаско в Норвегии. Но несмотря ни на что, вечером 8 мая на состоявшемся в конце заседания голосовании стало ясно, что парламент выразил недоверие премьер-министру. Большинство депутатов, поддерживавших правительство, отныне насчитывало не двести тринадцать, а всего лишь восемьдесят одного человека, сорок один человек из числа депутатов-консерваторов и членов близких к ним фракций проголосовал вместе с оппозицией, шестьдесят депутатов воздержались.