Черчилль

Другим ключевым фактором, повлиявшим на выбор Черчилля в пользу периферийной стратегии, стали его сомнения и невысокое — хотя открыто он об этом не говорил — мнение о британской армии, ее боевой готовности и технических возможностях. Он сомневался в том, что его соотечественники смогут сражаться на равных с хорошо отлаженной военной машиной вроде немецкой армии. Надо сказать, что британские политики, исходя из опыта Первой мировой войны, считали военачальников людьми никчемными. В бесконечных ссорах «лосин» и «цилиндров» Черчилль не колеблясь вставал на сторону последних. В 1940 году премьер-министру показалось было, что общий уровень подготовки высшего командного состава заметно повысился, хотя и не настолько, насколько ему хотелось бы. Тем не менее для такого бойца, как он, неудачи в Дюнкерке, Сингапуре и Тобруке навсегда остались несмываемыми пятнами позора на боевом знамени Британии. «Самое сокрушительное поражение, самая унизительная капитуляция в истории Британии», — говорил он о падении Тобрука. И неудивительно, ведь в Африке войска Ее величества поистине покрыли себя позором: две танковые и одна пехотная дивизии немцев нанесли сокрушительное поражение и большой урон британской армии, значительно превосходившей противника количеством и техническим оснащением. Даже бойцы знаменитой 8-й армии, прославившейся в песках пустыни, проявили себя не с лучшей стороны в боях на Апеннинском полуострове. Они, увы, не оправдали надежд и во время высадки в Нормандии.

Трудно было противостоять немецкой военной машине, которая, не в пример союзнической, была хорошо смазана и налажена, ее обслуживал не имевший себе равных командный состав, начиная с генералов и заканчивая младшими офицерами, унтер-офицерами и простыми солдатами. Этой супермашине ничего не стоило доказать свое превосходство: она была эффективна и напориста в любых обстоятельствах, она, бесспорно, была сильнее британской военной «колымаги». Войскам Ее величества не хватало боевого настроя, инициативы и бойцовского духа. Означало ли это, что цивилизованные англичане-демократы перестали быть воинами, достойными своих предков? Как бы то ни было, по мнению выдающегося историка Алана Буллока[324]

, неуверенность верховного главнокомандующего Черчилля в своей армии вынуждала его поступать опрометчиво и предпринимать крупномасштабные операции, в которых шансы на успех были равны шансам на поражение.

Повседневные труды и заботы премьер-министра

На протяжении всех этих лет Черчилль не переставал удивлять окружающих своей активностью. Переговоры на высшем уровне, заседания военного совета, членство в гражданских и военных комитетах, постоянный обмен информацией, бесконечные распоряжения, споры в палате общин, длительные поездки, речи и обращения — такая круговерть требовала невероятного напряжения моральных и физических сил. Черчилль проявлял чудеса выдержки, ведь к тому времени ему было почти семьдесят лет, при этом он много курил, отдавал предпочтение крепким напиткам, ел досыта и страстно спорил обо всем на свете. Премьер-министр постоянно находился в движении, изо дня в день он что-то обсуждал, осматривал, кого-то бранил, успевая одновременно управляться с кипами официальных бумаг, депеш, телеграмм и новостей. Черчилль диктовал свои письма, которых было великое множество, лежа в постели или в ванной, что не мешало ему отдавать распоряжения, вдохновлять, осуждать и даже льстить. Черчилль очень много ездил в тот момент по Великобритании, а еще больше — по миру, он побывал в Вашингтоне, Каире, Москве, Касабланке, Алжире. Подсчитано, что с сентября 1939 года по ноябрь 1943 года британский премьер-министр проехал в общей сложности 180 тысяч километров. Таким образом, «полковник Уорден» (этим кодовым именем называли премьер-министра во время поездок) провел в морских путешествиях 792 часа, а на борту самолета — 335 часов![325]

Черчилль ощущал себя посланцем судьбы, и это чувство, не покидавшее его ни на миг, придавало ему сил, поддерживало его и вдохновляло. «Понимаете ли Вы, — воскликнул он однажды, обращаясь к своему врачу, — что мы творим историю?!»[326]Конечно, случались и моменты отчаяния, ведь груз ответственности за исход войны все больше давил на давно ссутулившиеся плечи премьер-министра. Однако большую часть времени Черчилль был порывист, бодр и энергичен, чем повергал в изумление окружающих. Во время заседаний штаба, а также на руководимых им собраниях бесчисленных комитетов он умело сочетал искусство убеждения и искусство управления. Черчилль всегда был властным и упрямым руководителем. На собраниях в узком составе он не придерживался общепринятых правил — не принимал в расчет предусмотренную повестку дня, диалог превращал в монолог и добивался-таки своего, обезоруживая соперников красноречием.