Череп на рукаве

–Лемуры напали на нас, когда мы выводили спасённых людей к ожидающим их транспортным средствам. Засыпали стрелами, камнями, копьями... пытались опутать сетями, поймать в ловушки... мы ответили им огнём. На уничтожение!

(Крупно – дюжина лемурьих тел, в беспорядке набросанных возле какого-то дома. У иных оторваны головы, у других – руки или ноги.)

– Мы стреляли и стреляли, пока у нас не раскалились стволы. Но они всё лезли и лезли. Дикари, наверное, накурились какой-нибудь дряни или наелись ядовитых грибов... Но, конечно, разве они могли устоять против нас? Мы смели их, как букашек. Людям на Зете-пять больше ничто не угрожает. Отныне тут будет сильный гарнизон. А мы, люди, должны быть бдительны!

–Благодарю вас, Пауль. Соотечественники! Впервые человечеству довелось столкнуться с таким врагом. Впервые мы сошлись в бою с Чужими. Не мы первые пролили их кровь. Они, они нанесли первый удар, подлый и коварный. Но мы встретили их нашим мужеством, нашей сплочённостью, нашей верностью, самими нашими жизнями! И мы отразили натиск. Зета-пять наша! И навечно останется таковой! А теперь, в честь славного успеха наших Вооружённых сил – троекратное «зигхайль!»...

(Вступает музыка «Хороша Весселя».)

– А теперь к другим новостям нашей Великой Империи...

(Заставка – кружащаяся трёхмерная карта околосолнечного пространства. Звучит торжественная «Стража на Рейне».)

24

Как известно, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Короткий отпуск закончился, и господин штабс-вахмистр вновь вернулся к своему обычному настроению. И наша жизнь тоже вошла в привычную колею. Муштра, занятия, тесты. Тесты, занятия, муштра. Свои награды мы сдали на «гарантированное хранение», а взамен нашили на боевые комбинезоны соответствующие колодочки.

Мы приняли присягу. Я поклялся верно служить Империи. Говорят, что подобные слова ничего не могут значить. Империя – враг; присяга врагу – не более чем военная хитрость.

Но для меня это не так. Я ненавижу эти знамёна, тщательно выполненные реплики со знамён, под которыми другие солдаты, тоже одетые в Feldgrau, выжгли всю Европу, а их союзники – добрую половину Азии. Я слишком хорошо знаю о том, что творилось во имя этих знамён. Но я поклялся им служить. И дороги назад теперь нет. Впрочем, я знал это с самого начала, едва переступив порог вербовочного центра. Не знал я лишь одного – что мне будет настолько тяжело и горько, когда мне придётся опуститься на одно колено перед знаменем с одноглавым римским орлом и поцеловать его шёлк. Я так и не заставил себя коснуться его губами.

Теперь мы все сделались «господами рядовыми и обер-ефрейторами действительной службы». Переформирование и доукомплектование «Танненберга» завершилось. Батальон был готов к бою. Оставалось только ждать, куда нас пошлёт военная судьба, – почему-то после Кримменсхольма и Ингельсберга никто уже не сомневался, что война на пороге.

Жизнь вновь входила в обычную, будничную колею. Моё отделение приняло нового рекрута, присланного с последним пополнением, и по сравнению с этим заморышем даже Раздва-кряк выглядел удалым молодцом-десантником. Недолго думая, я поручил рекрута ему, пообещав спросить нормативы с обоих.

По выходным, за исключением дежурств по части или когда случались учебные тревоги, я ходил в городок. Я нашёл себе новую подружку, Мари, приятельницу Гилви, и отсиживался у неё, аккуратно проставляя крестики и галочки в соответствующих квадратиках серо-голубого «листка по учёту...». Мари, в отличие от Гилви, моему отсутствию специфического интереса к ней откровенно радовалась, старалась во всём угодить, тоже поила чаем, угощала печеньем собственного изготовления и не мешала.