Черепашья луна

Дренажная канава заканчивается, видно пирожковую под вывеской «Счастливый удар», и мальчишка без сил садится на землю в высокой траве. Просыпается девочка, и он расцепляет на шее ее пальцы и усаживает малышку рядом с собой. Однако едва он собирается встать, как она крепко хватает его ручонками за ногу и не отпускает. Парнишка выжидает, а когда она отворачивается, быстренько от нее отъезжает, но она ползет следом, не отстает. Она не желает, чтобы он ее оставлял. Выбора у него нет, и приходится с ней на руках идти через дорогу на виду у всех проезжающих машин. Он бегом бежит к площадке для мусора, усаживает ребенка на поребрик, а сам подползает к баку и встает, чтобы открыть крышку. Найдя первый огрызок пирожка, он стряхивает с него красных муравьев и, пригнувшись, возвращается к девочке. Та хватает огрызок обеими руками и принимается есть, причмокивая от жадности. Пока она занята пирожком, мальчишка пробирается к баку, где начинает обыскивать все подряд пластиковые стаканчики, срывая крышки, руки у него дрожат. Наконец он находит полстаканчика кофе, залпом выпивает, и это самый лучший кофе в его жизни, и пусть на ободке краснеют следы от губной помады.

Жара такая, что воздух потрескивает. Если не считать этого звука и шума время от времени проезжающих мимо машин, то вокруг стоит полная тишина. Птицы не такие дурные, чтобы летать в такое пекло, насекомые давно попрятались по своим норам, которых полно в здешней песчаной почве. Шеннон смотрит из кухни закусочной сквозь сетчатую дверь. Поверх футболки и шортов на ней розовый передник, длинные волосы собраны в конский хвост. После школы и по выходным она работает в «Счастливом ударе» на кассе, а сейчас доедает мороженое и думает о себе. Она думает, не наваждение ли мешает ей в последнее время жить своей жизнью. Как она мечтала вырваться из этого городишки, а теперь не может расстаться с лавандовым деревом, и сердце каждый раз разрывается на части, когда она уходит от него. Сегодня большую перемену пришлось просидеть в классе, потому что учитель математики заставил ее делать домашнее задание, и теперь внутри до того пусто, как будто она пропустила что-то самое важное. Не то чтобы она считала, будто дерево ее ждет, но у нее все равно такое чувство, будто она совершила предательство. Ей почти всерьез кажется, что дерево скучает, и печаль поселяется без нее среди ветвей, и птицы летят прочь.

Как она дальше будет жить, если ее никто не понимает? Мать до сих пор готовит ей обеды по всем правилам здорового питания и трогает лоб, проверяя, нет ли температуры. Бабушка подсовывает витамины группы В с железом, как будто витамины могут помочь. Она настолько привыкла скрывать свои чувства, что, увидев детей на мусорной площадке, не подает виду. Она продолжает жевать мороженое, стоя, как и стояла, прямо и держась за сетку одной рукой. Но в глубине души она мгновенно чувствует, что происходит что-то очень серьезное. Шеннон давно научилась действовать тихо, потому что это единственный способ жить своей жизнью в крохотном домике, с матерью, которая каждый чих принимает за пневмонию. Беззвучно Шеннон отходит от двери, достает из холодильника молоко и наливает полный стакан.

— О нет, — поддразнивает ее Мори, начищая противень. — Только не рассказывай мне, что ешь одну здоровую пищу. Ты же не такая, как твоя мать.

Именно так про себя и думает Шеннон и страдает оттого, что так думает. Она любит свою мать, она ее обожает, она просто не хочет быть на нее похожей.

— Нехватка кальция, — отвечает Шеннон.

Ухмыльнувшись, она хватает два шоколадных пончика, посыпанных сахарной пудрой, а потом возвращается к двери. На вид мальчишке лет тринадцать-четырнадцать, он высокий, тощий и грязный с ног до головы. Сестра у него совсем кроха; голова у нее прикрыта какой-то тряпкой, а руки в чем-то перепачканы. Шеннон толкает дверь ногой и выходит на заднее крыльцо. Так она делала дома, когда родители еще жили вместе, и там к ним на задний двор заглядывал олень; мальчишка замечает ее и убегает с ребенком на руках, когда ей до них остается всего несколько шагов. Тогда она оставляет пончики и молоко на ступеньках. Она о чем-то сосредоточенно думает — язык у нее прикушен, как всегда, когда она слишком задумывается, — и спиной, на цыпочках, медленно возвращается в кухню.