Фердинандо открыл глаза. Глядя прямо перед собой, он наконец сказал:
– Ладно. Я буду говорить с вами от имени Слуги Ветра, могучего Хомбречильо, чей коготь да защитит нас от железной армии гринго.
Бродяга помолчал, растягивая потухшую трубку. Когда слабый огонёк вновь осветил его небритое лицо с грубым вздёрнутым носом, Фердинандо заговорил.
– Я говорю вам, Первым Четырём, которые поверили мне и моему всесильному повелителю, что подарок ваш принят благосклонно. Крик Хомбречильо, который все вы слышали, означает вот что:
«Долог был мой путь от звезды к звезде, от жертвы к жертве, от пустоты к пустоте. Мои руки обнимали жаркое Солнце, я купался в студёных водах Луны, и имя моё – Хомбречильо. Я раскрываю по утрам занавес неба, а ночью задёргиваю его, чтобы был порядок на земле. Чтобы утром игуана пила воду с листа, и вода была покорна её воле, и чтобы ночью сарыч рвал игуану, и игуана была покорна его воле…»
– Точно, точно! – возбуждённо зашептал Луис. – Я помню это место. Когда он кричал так: «aaaaыыы», я подумал, что не иначе как он что-то такое сказать хочет…
– 3аткнись и слушай, – жёстко прервал его пекарь.
«…И долго не решался я довериться людям, которые нарушили мой порядок, и чья воля размякла, как плод банана в грязной луже. Я приходил на землю в обличье ночной обезьяны и, не увидев, что ваше племя возжелало порядка, плакал в глухой ночи, и ваши женщины пугали детей: «Смотри, малыш, Хомбречильо придёт, заберёт тебя на высокое дерево»…
Но вот пришло время, и родился детёныш, который сказал: «Мама, пусть Хомбречильо придёт за мной». И звали этого детёныша Фердинандо, и я пришёл к нему, потому что наступило время порядка, и размокшие бананы должны стать удобрением для крепких высоких деревьев, которые вырастут на древней земле. Сегодня большой день. Первые Четверо принесли большую жертву своему Хомбречильо. Я доволен. Я насытился. Я увидел, как игуана спешит найти чистую воду, как тень сарыча настигает морщинистое тело игуаны. Скоро здесь будет порядок. Будет много порядка. Много жертв должны принести для Хомбречильо Первые Четверо, но это хорошая работа. Слава Бодо!»
Долго сидели потрясённые люди, не проронив ни слова. Ну, Фердинандо и голова! Расслышать столько слов в одном-единственном крике – тут Итон и Кембридж не помогут. Тут надо родиться с мозгами.
– Фердинандо, ты великий человек, – наконец вымолвил на полном серьёзе пекарь.
Фердинандо не проронил ни слова. Покачиваясь и прикрыв глаза сморщенными красными веками, он с шумом втягивал в себя сладковатый дым.
– Я сержанта сразу невзлюбил, – вдруг произнёс Луис.
– И я тоже, – эхом отозвался Михель, его товарищ, который работал на плантации маниока у одного из местных фермеров.
– Он нас тоже не любил, этот самодовольный гринго, – хмуро сказал пекарь, – он смеялся над нами. И он хотел, чтобы мы нашли ему сеньору в мужских штанах, которая натравила на Хомбречильо белых солдат… Теперь мы смеёмся над ними. Все гринго, которые топчутся на земле повелителя, будут принесены ему в жертву. Мы, Первые Четверо, сделаем это…
– А где твоя Луча, пекарь? – спросил Михель. – Она хорошо потрудилась сегодня. Я принесу для неё ящерицу.
– Не стоит. – Пекарь покачал головой, затем оглянулся по сторонам и негромко свистнул. Огромная змея выползла из зарослей и застыла, приподняв голову с двумя ямками посередине. В её сонных, безжизненных глазах отражался огонёк трубки Фердинандо.
– Видишь, какая она спокойная, – кивнул на змею пекарь. – Луча уже наверняка слопала выводок мышей. Если бы она была голодна, ты уже забирался бы от страха на дерево.
Пекарь издал тихий неприятный смешок.
– Я её два дня держал в клетке, не давая даже птичьей лапки. Потому Хосе так досталось от неё. Она, видно, хотела откусить ему ногу и удрать с ней в джунгли.
Михель натужно улыбнулся, со страхом наблюдая, как перекатываются мускулы под пёстрой кожей сурукуку… Сегодня он, простой сельскохозяйственный рабочий, такой же бесправный и угнетённый, какими были его отец, дед и прадед, отметил свой второй день служения Хомбречильо. Он уже не батрак. Он один из Первых Четверых.