Через пламя и ночь

– Не надо идти им в когти. Пожалуйста.

Илар грустно улыбнулся.

– Конечно. Не надо. Но ты представь: меня не будет некоторое время, а когда вернусь, наши веси будут свободны от упырей, а мы с тобой сможем выбрать любое местечко и остаться там. Ты бы хотела?

– Я бы не хотела, чтобы ты уходил.

Илар кивнул.

– Ну а… жить со мной? Как семья? Купава, ты бы согласилась пойти за меня замуж?

Из глаза Купавы пробежала блестящая дорожка. Шмыгнув носом, она улыбнулась и повернулась к реке, и закатный розовый свет разрумянил щёки.

– Какой ты дурачок. Не только замуж, но и в упыриные пасти, и к Покровителям в руки – я всюду пойду за тобой, Илар. Только не думай, что можешь оставить меня и вернуться тогда, когда тебе будет удобно. Раз вместе – то вместе. Ты понял меня?

Илара захлестнула такая нежность, что он едва не задохнулся. Мягко обхватил ладонями плечи Купавы – такие худые, что чувствовались косточки. Бережно прижал её к своей груди. И как её брать с собой? Такую маленькую, стройную, как ивовая веточка, – сожмёшь крепче, и переломится. Ну куда её?..

– Купава, Купава… Как я могу? Осталась бы ты здесь, мне было бы спокойнее, – шептал он, утыкаясь носом ей в шею, вдыхая запах мягких волос. – Я без тебя не смогу. Сожгу всё первым, и никакие чародеи мне не указ. Я и брата потерял, и сестру, и мать. Как я смогу убивать упырей, когда каждый миг буду думать, что с тобой и цела ли ты?

– А ты не думай. – Она приблизила лицо к Илару, заглядывая в глаза. – Ты просто знай. Ничего со мной не может случиться, когда я знаю, что ты, мой отважный и сильный дозорный, стоишь на страже. – Пальцы Купавы перебирали волосы у него на макушке, легонько и ласково, как утренний ветер. – И ты так же думай: пока ты борешься, я жду тебя.

Она поцеловала его подбородок. Потом – щёку. Медленно коснулась губами его губ. Илар с трудом отстранился.

– Ты не понимаешь, что говоришь. Посмотри на них. – Кивнул в сторону готовящихся отрядов, где алели стяги и черепа, всхрапывали холёные кони и сверкала сталь начищенных клинков. – Они все – воины. И мужчины, и женщины. Посмотри на Вайду: девчонка девчонкой, а одним ударом упыря положит. Они с детства не знают другой жизни. Их тела – жилы и мышцы, их руки тяжелы, а глаза метки. У них даже имён человеческих нет – птичьи, звериные, травяные и ягодные. Это не деревенские жители, как мы с тобой. Это пристанища для искры, убийцы и поборники. Ты слышала, что нежаки перекрыли дороги и поля. Представляешь, сколько их там? Всяко больше, чем мы видели в Сонных Топях. Тебе не будет места в походе. Прости, родная.

– Так неужели эти бравые вояки не смогут защитить одну-единственную не-воительницу? Грош им цена, выходит. А одна как останусь? Чтобы какой-нибудь новый Лыко пристал? Нет уж.

Купава обвила руками шею Илара и припала губами к его губам. Он обхватил её за талию, чувствуя тепло сквозь одежду, и, подвинув ладони выше, – биение сердца.

– Ты ещё безрассуднее меня, – выдохнул он. – Я хотя бы умею стрелять.

– А я – готовить обед и зашивать раны. Стрелять и любой мальчишка сможет.

Они не заметили, как к ним приблизился Боярышник. Хмыкнул, посмотрев на растрёпанную Купаву, и мотнул головой в сторону ратницы.

– Ну что, попрощались? Коня тебе оседлали, парень. Иди, выбери оружие, и поедем.

* * *

Мавна сидела на крыльце дома Царжи. Не плакала, не дрожала – замерла, сложив руки на коленях. Как по щелчку вернулось привычное оцепенение, а вместе с ним накатило тоскливое чувство вины, разверзнувшись в груди сосущей пустотой. Будто кто-то решил напомнить: никакого тебе веселья, девочка, никаких танцев и поцелуев, не забывай, кто ты есть, и не присваивай то, что тебе принадлежать не может. Свою чёрную тоску она приняла как должное, как старую подругу – такое знакомое ощущение, которое она посмела забыть в последнее время.

От приятного хмельного головокружения не осталось и следа.

Смородник и Лируш перенесли Варде к Царже и остались там, Мавну не пустили: чтобы не видела козла и не смотрела лишний раз на чёрные потоки болотного ила, вытекающие изо рта Варде. Но она и без того их видела. Закрывала глаза и видела: Варде с лицом, шеей и грудью, залитыми чёрным. Как в страшном сне, приснившемся, когда они шли с отрядом Желны.

Она несколько раз прополоскала рот, но так и не избавилась полностью от болотистого привкуса. Тёрла-тёрла губы до боли, даже когда на руках вовсе не осталось ни единого тёмного пятнышка. Но вот сейчас, опустив глаза, понимала: на рукавах всё-таки засохла грязь. Но идти стирать сил уже не было – оставалось только неподвижно сидеть и дышать неглубоко, поверхностно, будто оцепенение сковало даже лёгкие.

Не стоит ей думать о глупостях. Засмотрелась на Касека – упустила Раско. Убежала с Варде – и что с ним теперь, одним Покровителям известно.

«Дура, – подумала Мавна и со злостью впилась ногтями в своё запястье. – Дура, дура, дура…»

Ногти впивались всё глубже, царапали кожу, оставляли красные ссадины, но боли она не чувствовала. Только пустоту.