Через пламя и ночь

Раско радостно побежал к уже знакомой кровати. Мавна с жалостью смотрела на него: раньше-то никогда не любил спать днём, и не заставишь. А сейчас сам просится. Бедный её малыш. И не спросишь ведь, каково ему было, простил ли её, помнит ли тот день… Вдруг распереживается, не хотелось его пугать.

– Кашу будешь? – спросила Царжа.

Раско замотал головой и устроился на кровати, свив себе гнездо из одеяла и подушек. Царжа кивнула Мавне.

– А ты?

Есть не хотелось, но из вежливости она согласилась, чтобы не расстраивать хозяйку.

– Что ты там, девка, спрашивала?

Царжа поставила себе и Мавне по миске с пшеничной кашей, сдобренной сушёными персиками. Вспомнилось, что Смородник говорил про персиковое дерево в своей деревне, и в горле встал ком.

– Про порождение царя, – вспомнила Мавна. – Ты говорила, чародеи сами его породили. Как это?

– А вот так. – Царжа черпнула каши и стала жевать. Пахло сладко: молоком, сахаром и персиком, а ещё – какой-то пряностью. Мавна пыталась вспомнить, что это, но так и не поняла. Вроде бы встречала такой запах на торгу, это был мелкий коричневый порошок, но он стоил дорого, и они не брали его для пекарни: в Сонных Топях хлеб задорого не продашь, положи туда хоть крупинки золота. – Давно это было. Уже и нет живых, которые помнят.

Она покосилась в сторону Раско – тот уже спал. Мавна была ей благодарна: конечно, не хотелось, чтобы он слышал разное о болотах.

– Чародеи тогда не собирались в рати, и не было ратных глав. Жили повсюду, разжигали в себе искру и учились друг у друга, младший у старшего, глупый у умного. Искра тогда умела больше: в её огне ковали крепкое оружие, обжигали зачарованную посуду, пекли живой хлеб, а печи, ею растопленные, не чадили и без дров давали тепла на многие месяцы. Это теперь искра умеет только убивать и приносить горе, а тогда она служила людям во всех уделах.

– Звучит неплохо, – вздохнула Мавна. – Я бы не отказалась от печи, для которой не нужны дрова. Можно было бы печь хлеб и не следить постоянно за топкой.

– Неплохо, – согласилась Царжа. – Но с тех пор много воды утекло, и чародеи стали совсем иными. Жадными до власти и денег, вспыльчивыми и жестокими. Они не смирились с тем, что у нашего народа тоже были свои чары – мы всегда умели обращаться с искрой, но не так, как они. Мы её не распаляем, а, наоборот, приручаем, гасим и поддерживаем в ней жизнь – не разрушительную, а мягкую. Наша искра как уголёк, который тлеет и греет, но не сжигает. Колдовству райхи обучиться труднее, чем простому чародейству, тут не всякая кровь подойдёт. Только наша.

– А угольки? – спросила Мавна. – Те, что отпугивают нежаков. Это из вашей угасшей искры? Как их добыть? Может, они всем бы помогли.

– Те угольки добываются из костей сильных колдунов-райхи, – тихо пояснила Царжа, и у Мавны по спине пробежали мурашки. – Так просто их не получишь. Их берегут и передают в случае крайней нужды.

– Ох, – только и сказала Мавна. При мысли, что всё это время у неё при себе были чьи-то сожжённые кости, стало дурно.

– Так вот. – Царжа снова принялась есть кашу и говорить – медленно, тихо, мягким голосом с грубоватым говором. Мавне вспомнилось, как она захаживала в Сонных Топях то к Малице, то к Ильке побеседовать, и они тоже рассказывали что-то такое, от чего у неё непременно леденели ладони, – но тогда страх был приятным, щекочущим в груди, а сейчас наползал душным облаком и сдавливал сердце. – Чем больше становилось чародеев-огнепоклонников, тем сильнее им хотелось, чтобы за чудеса платили только им одним. Подумаешь, какой-то народ слишком много о себе возомнил. – Царжа хмыкнула. – Сжечь их, да и дело с концом.

– Сжечь?..

– А ты как думала. Не сразу, конечно. Вражда тянулась долго, десятки лет. Сперва просто ворчали друг на друга. Пытались отбить тёплые местечки на торгах. Потом начались стычки. А закончилось всё тем, что чародеи собрались и сожгли целый город райхи. С тех пор мы не любим задерживаться на одном месте. Бывают, конечно, разные общины, но чаще всего ездим по южным уделам, где теплее. И подальше от болот. Потому что сожжённый город как раз стоял в болотном уделе, недалеко от Озёрья.

Мавна окаменела, даже дышала неглубоко. Несмотря на духоту, ей становилось всё холоднее. Догадки начинали выстраиваться в голове, но все они были такими жуткими, что лучше бы она вовсе разучилась думать. Хотелось уйти и спрятаться – но наедине со своими мыслями стало бы только хуже. Да и не для того ли она пришла к Царже? Чтобы услышать от неё что-то важное. А эта женщина, по ощущениям, знала всё.

Мавна обернулась на Раско. Он спал, безмятежно и самозабвенно, и его щёки стали ещё розовее, чем были утром.

– Когда чародеи кого-то сжигают, их глаза становятся белыми, да? – севшим голосом спросила Мавна – тихо, чтобы не тревожить сон Раско.

Царжа покивала так буднично, будто они обсуждали затяжные дожди или цены на муку.