Через сердце

Семенов пил чай, опуская усы в глубокую жестяную кружку. Перед ним на лавке стоял его кованый сундучок. Изнутри на откинутой крышке были наклеены картина «Переход русских войск через р. Неман», групповая солдатская фотография и вокруг зеркальца открытки с улыбающимися красотками. Вынимающаяся верхняя часть сундучка была домовито разгорожена на маленькие закрома с выдвижными крышками. На крышках было вырезано: «Соль», «Сахар», «Чай», «Табак» и даже — «Письменный прибор». Такие сундуки видел Мариша у старых фельдфебелей и кадровиков унтер-офицеров — в серой казарменной жизни они заменяли им уют давно утраченной домашности.

К председателю один за другим подходили прибывшие с фронта делегаты, знакомо тянули через стол руку, и происходил тут короткий, больше бровями и невнятным движением пальцев, разговор:

— Товарищу Семенову!

— Здравья желаю!

— Значит… того-этого?

— У-гу!

Семенов макал ржаной коркой в отделеньице с солью, отщелкивал зубами кусочек сахару и снова опускал усы в кружку. А глаза его зорко оглядывали прибывающих, и уши ловили обрывки разговоров.

Мариша подал свое удостоверение. В нем туманно указано было, что «состоящий при канцелярии штаба вольноопределяющийся Мариев направляется для присутствования при всех имеющих быть переговорах с противником». Никто из офицеров не захотел подписать это удостоверение, подмахнул его за штабного адъютанта старший писарь.

Семенов, не отрываясь от кружки, долго вчитывался в эту бумажку и одобрительно кивнул:

— Садись, вольнопер.

Он смачно обсосал усы, задвинул крышки всех закромов в сундучке и крикнул писарьку:

— Все, что ли?

Не было эсеровской четверицы. Где-то на задворках сарая эта фракция определяла свое отношение к текущему моменту.

— Просили обождать, — сказал писарь.

И еще: подозрительно пропал Левка Беркович с двумя единомышленниками из команды связи.

— К чертям! — поднялся председатель. — И без них начнем. Все одно наша берет.

Он сел на кровать Степы и тихо пошептался.

— Сейчас начнем, — выглянул в кухню писарек. — Зовите всех.

И когда уселись на тесно сдвинутых скамейках делегаты, Семенов начал:

— Товарищи окопники! Одно есть дело, над которым нам не надо долго думать. Это дело в том: пора или нет кончать войну. Это дело наше, солдатское, и мы его должны решать сами, без всяких там фракций. У нас тут одна фракция: окопная. Я предлагаю наш чрезвычайный съезд считать открытым.

— Правильно! — захлопали дружно солдаты, сдвигаясь ближе к столу.

Подоспевшая эсеровская фракция с шумом ввалилась на кухню.

— Прошу слова, — на ходу вытягивал руку предводитель фракции, аккуратный красивый солдатик с золотым хохолком. На чванно выпяченной грудке его болтались три «георгия».

— Какого еще вам слова? — нахмурился сразу председатель.

— Прошу слова к порядку дня.

Семенов наклонил ухо к Степе и сказал неприязненно:

— Порядок дня всем известен, нечего сбивать собрание.

Солдатик с «георгиями» вышел вперед, подчеркнул что-то карандашом в записной книжке и торопливо выговорил:

— По основному вопросу о заключении мира наша фракция требует содоклада.

— А… не давать, — внятно сказал за спиной Семенова голос Степы.

— Не давать! — откликнулись голоса на скамьях.

— Предлагается слова не давать, — повторил Семенов. — Голосую: кто «за»?

— Позвольте! — торопливо поднял руку солдатик. — Тогда я прошу слова по мотивам голосования.

Он хитро, торжествующе оглянулся на свой отряд. Золотой хохолок его воинственно встопорщился. Фракция ободряюще загудела.

— Никому слова не даю, — упрямо выговорил Семенов. — Будем голосовать.

Лицо его посерело, глаза нацелились в далекую точку, и твердо, как рога, выставились усы.

Эсеровская фракция вскочила с мест, кухня ответила многоголосым шумом.

— Ти-ша! — падая на стол, брякнул Семенов кулачищами, и все удивленно притихли.

— Тогда, — улучив минутку, заговорил эсеровский предводитель, — тогда мне остается использовать свое право и выступить здесь с внеочередным заявлением. Прошу!

Он обернулся к своим, губы его обиженно сложились сердечком, и хохолок склонился набок.

Семенов пошептался со Степой и сел, угрюмо поводя белками:

— Говори, черт с тобой!

— Черт со мной или с нашим уважаемым председателем, — вкрадчиво заговорил солдатик, снова подчеркивая что-то карандашиком в книжке, — это пускай судит почтенное собрание. Мое же заявление сводится к тому, что необходимо обеспечить здесь нормальное обсуждение поставленных вопросов. С самого же начала стало ясным, что нам не хотят давать говорить. Где же завоеванная нами свобода слова и собраний? Где демократия?

— Они ж власть! — бесстрастно изрек выглядывавший из кухни Левка.

Солдатик обрадованно качнулся в его сторону:

— Вы со мной согласны? Вот видите! Если дело будет так же идти и дальше, мы будем вынуждены организованно покинуть съезд и подадим телеграмму в высшие организации, что не признаем принятых данным съездом решений законными.

— Ой, испуга-али! — мгновенно вырос из-за спины Семенова встрепанный Степа. — Ой, нам стра-ашно! Ой, пропали наши головушки!..