Через сердце

Опухшие глаза его слипались, он часто, с подвываньем позевывал. Разморились в тепле и другие. Клонились друг к другу, поклевывая носом.

— Не спать! — резко подталкивал сзади Шумков. — Я говорю: не спать!..

Очнувшись, заглядывали в котел — скоро ли?

Уже забродила вода в котле, поворачивая из глубины утлый петушиный задок. По краю крутилась жемчужная пена, плясали в ней черные уголья.

И в воздухе чуялись сладкие запахи петушиного мяса, — поминутно сплевывали беглецы голодную слюну.

— Ты помешай, помешай, Теребилка! Уголья вы…

И тут с грохотом лопнул воздух от где-то близко разорвавшегося снаряда. Под резким дуновением взрыва дугой качнулся дымный столб над горевшей избой. Осыпались внутри сруба прогоревшие стены, выбросив алую тучу хвостатых искр.

Едва успели отбежать в сторону беглецы — с крыши одно за другим покатились горящие бревна, накрывая дымящимся хламом проулок.

— Заметили нас, — тревожно сказал Шумков, — уходить надо.

— А петух?..

Это сказал Теребилка. Весь затрясшись от злобы, обернулся к нему Шумков:

— Пропади он трижды к дьяволу, твой петух! Пошли! Бегом!

Пригибаясь, бежали по канавке к лесу. Молодой ледок со звоном осыпался кой-где под ногой. И, остановившись на опушке, видели, как упало еще несколько снарядов в разгоревшуюся избу.

Шумков прислушался, чутко ловя направление выстрелов, и махнул рукой прямо.

Опять вытянулись цепочкой по лесу. Шли, пока не остановился Шумков. Впереди гигантским скопищем калек и уродов стоял горелый лес. В свете месяца черные призраки всюду крючили руки, взмахивали костылями, как бы угрожая и предостерегая: здесь вас ждет могила. Шумков справился с далекой звездой и опять махнул рукой прямо.

Много раз останавливал он всю цепочку: чудились впереди перебегающие тени, — они прятались и шли на окружение. Тогда ложились все наземь, слушая громкий ток сердца.

И снова шли дальше, пока не вышли на широкую лесную дорогу. Стали искать следы, чиркая спичкой над самой землей. В песчаном грунте было много следов с английской подковой на каблуке.

— У белых! — тугим голосом сказал Шумков.

— Кружим-кружим, а все у белых, — заговорил Теребилка. — Гляди, не завел бы…

— Молчи! — стиснул его плечо Шумков. — Молчи, тебе говорю!

Где-то поблизу почудились ему мягкий топот копыт и лошадиное пофыркиванье.

— Ложись! — успел скомандовать Шумков.

Все бросились прочь с дороги и легли за деревьями. Только Теребилка остался стоять столбом.

— Надоело ложиться, — угрюмо сказал он, — я постою.

По дороге осторожной ступью ехали всадники, слышен был их тихий разговор. Подъехав, всадники, остановились. Они молча вглядывались в ту сторону, где застыл в столбняке Теребилка.

— Только шевельнись! — тихо сказал Шумков. — Убью.

Щелкнул затвор, метнулся огонь, и по лесу гулко прокатился выстрел. Пуля хлопнула близко, расщепив гнилой ствол сухостойника.

Теребилка не двинулся.

Постояв еще, всадники тронулись дальше. И когда затих в отдалении топот копыт, Шумков встал и подошел вплотную к Теребилке. Он сказал ему совершенно спокойным голосом:

— Ладно! Когда будем там, поставлю вопрос о твоем исключении.

Теребилка посмотрел на его яростное лицо и весь сжался от этих простых слов.

Через час беглецы вышли на красную заставу. Их тут же отвели в деревню, где стоял штаб.

И темной осенней ночью, прямо под звездным небом был наскоро устроен митинг встречи. Молодой комиссар говорил о твердой большевистской породе, не знающей страха в борьбе. Люди в серых шинелях стояли плотной стеной, жадно вглядываясь в бледные счастливые лица перебежчиков.

— Босые, голодные, холодные, — говорил комиссар, — шли они аг-ра-мад-ней-шими лесами без карты, без компаса!.. Кругом рыскал враг… Но их вела одна звезда, красная звезда победы…

— Говори, Шумков! — подталкивали его беглецы. — Твой черед, говори!

Шумков все смотрел на медную стертую звездочку на шапке комиссара и, чувствуя необычайную тесноту в груди, молчал. Ему хотелось сравнить эту звездочку с той заветной звездой, которая одна вела его в мучительном пути.

Он нашел глазами среди тысячи светил эту верную ласковую звезду. Прямые лучи света спустились от нее на мокрые ресницы Шумкова и переломились, вспыхнув слепящими блестками.

Он закрыл глаза и поднял к звезде руки.

1935

ТАЙБОЛА

I

Тайбола кругом, темная дебрь. Озера да болота. Леса срослись корневищами, заплелись-сцепились сучьями, стеной стоят, не пройдешь сквозь.

По тайболе только огонь с ветром идет без дороги. Да и то больше по сухоборью, да и то дойдет до болота и сгаснет. А на другой год черная дорога вся уже зарастет красным цветом — кипреем. А на третий год молодой сосняк выскочит. Гуляют пожары по новым дорогам, а старые-то заросли. Велика тайбола, сама себя поправляет.

Одна дорога по тайболе — водой, по белой речке Гледунь, каменистой, быстрой, с шумливыми падунами. Даже в крещенье не мерзнет речка, вся дымит, ершом станет в берегах, где и мосты ледяные перекинет, а не мерзнет. Только с хрустом, со звоном плывет по ней всю зиму густая шуга.