Чернь и золото

Несчастный, сказал призрачный голос. Ты даже себе не хочешь признаться, по какой причине ищешь то, что ищешь. Но мы видели, каких страданий будет стоить тебе избранный тобою путь. Ты не можешь требовать, чтобы мы дали тебе свою силу.

Ахей свернулся в комок, ожидая смертельного удара.

Однако мы видели и другое, маленький неофит. Тени сделались четче, но он по-прежнему не хотел к ним приглядываться. В тебе есть мужество, которое мы ценили всегда.

В этом последнем слове было заключено многое: чувство давней потери и скорбное сознание, что былые дни прошли безвозвратно. Когда-то здесь жили мантиды, вспомнил Ахей… и нельзя сказать, что они отсюда ушли.

Требовать ты не можешь, но просьбу твою мы исполним. Помни, что отныне ты наш должник.

Ахей хотел сказать, что ему не нужны их подарки, но опоздал. Он просил, и его просьба была удовлетворена.

Жгучий холод переместился из черепа в грудь, въедаясь все глубже.

У Ахея вырвался крик — но кричал не он, а наполнившая его властная сила.

Чируэлл!

22

Чи казалось, что на лоб ей легла чья-то ледяная рука. Она пыталась проснуться, но сеть вроде паучьей паутины удерживала ее между сном и явью.

Чируэлл! — звал голос, чем-то знакомый ей, и шепчущий хор, служивший сопровождением, повторял ее имя.

— Что это? Кто это? — Чи знала, что безмолвствует, и все же произносила эти слова.

Слушай меня. Ты должна услышать. Откуда же ей все-таки знаком этот голос?

— Я слышу тебя.

Не бойся, Чируэлл. Я хочу освободить тебя, расплатиться со своим долгом.

— Не понимаю… — Ревущий вал уносил ее куда-то в кромешной тьме вне пространства и времени.

Скажи мне, где ты находишься, Чируэлл, требовал голос — вернее сказать, голоса. Я должен найти тебя.

Чи, цепляясь за проблески сознания, всплывала наверх, к миру яви, где ничего такого случиться не может.

— Меня везут в Минну.

И тут, на краю пробуждения, Чи вспомнила, кому принадлежит этот голос.

— Ахей! — вскричала она и проснулась от звука своего голоса. Рядом сидел, поджав ноги, Сальма — он, видимо, тоже проснулся в этот самый момент. Скованное Горе лежала, приподнявшись на локте, широко распахнув белые глаза.

— Ночной брат… — тихо сказала она.

— Чи, ты в порядке?

— Не знаю… — Она тяжело дышала, как после бега. — А что стряслось?

— Что-то здесь побывало, — уверенно сказал Сальма.

— Что? И почему она… почему ты так говоришь?

Чи обращалась к Скованному Горю, но та молчала.

— Я почувствовала… Сальма, да скажи же, в чем дело!

— Не могу. Я мало что знаю, и ты мне все равно не поверишь.

— Ты хочешь сказать, что это был просто сон?

— Вот именно, — с привычной улыбкой ответил Сальма.

— К тебе прикоснулась тьма, — взволнованно сказала Скованное Горе. Днем она говорила мало и только держалась за руку Сальмы, которую он ей протянул.

— Да нет же, мне это приснилось, — заспорила Чи. Ей хотелось верить, что это вправду был сон… непонятно только, хороший или плохой.

— А ну, тихо там! — гаркнул один из двух солдат Тальрика, постучав в крышку люка. — Вот разбудите капитана, будете знать!

Чи наморщила лоб.

— Почему капитан спит днем?

— Днем? — удивился Сальма.

— Светло ведь.

— Нет, Чи. Темно.

Чи недоверчиво уставилась на него. Она так ясно видела и Сальму, и Горе, и голые стены трюма. Вот только свет был какой-то странный, вроде лунного, и не показывал красок. Даже переменчивая кожа и волосы Горя казались в нем скопищем серых пятен.

Сальма показал на вентиляционные щели в стене: там было еще темнее, чем вечером, когда они легли спать.

— Сальма, — медленно проговорила Чи, — я, кажется, обрела Наследие Предков. Или это оно меня обрело. А у тебя как было? Как ты понял впервые, что…

— Я подскакивал в воздух, а на землю не падал.

Взволнованная Чи не уловила сарказма. Это, безусловно, жуканское Наследие, хотя и весьма необычное… и ничего странного, если оно пришло к ней именно здесь, в этой закупоренной коробке.

Есть, правда, ночные создания, которые видят в темноте от рождения, не нуждаясь в Наследии. Недавно она встретилась с одним из таких, и его кровь осталась у нее на руках.

«Ночной брат», — сказала женщина-бабочка, а с Чи во сне говорил голос Ахея.

На стенке, к которой она прислонилась, медленно таял иней, хотя ночь была совсем не холодная.