Черная гончая смерти (и еще 12 жутких рассказов)

В ответ он затараторил на своем языке, которого я не понимал. Пока мальчишка бормотал все это, я краем глаза следил за гиеной. Похоже, она прислушивалась к выкрикам и понимала каждое слово. Потом пятнистая лапа махнула в нашу сторону, как бы сообщая: не очень-то и хотелось. Гиена повернулась и поспешила прочь. Неуклюжая походка зверя напомнила мне шамана.

– Смотри-ка, похож на наклюкавшегося Сенекосу! – засмеялся я.

Мальчишка задрожал от страха, развернул свою лошадь и помчался в сторону ранчо, даже не оглянувшись. В изрядном раздражении я поскакал следом. Шальная мысль не давала мне покоя: шаман Сенекоса, разодранный на куски вождь, испуганные масаи – все это куски одной головоломки, которую я пока не могу сложить. Но я был новичком в Африке, к тому же я был молод и нетерпелив, поэтому вскоре я пожал плечами и перестал думать об этом.

Через несколько дней у ворот ранчо я столкнулся с Сенекосой. Его бесстрастные глаза напоминали глаза змеи, я вздрогнул и отступил на три шага. Шаман не сказал ни слова, однако я почувствовал, что он люто ненавидит меня и замыслил убийство. Не здесь, не сейчас, но когда он будет готов нанести смертельный удар. Но ничего, ничего, мое изначальное недоверие и прежде подсказывало, что не стоит поворачиваться спиной к этому негодяю, а значит, и дальше я буду настороже.

* * *

В тот же день на ранчо приехала Элен. Я не могу представить, по какой причине красивая и богатая девушка решила выбрать африканское захолустье для отдыха от светской жизни Нью-Йорка. Но зачем-то же она приехала. Поначалу я подозревал, что это невеста Людвига, но потом выяснилось, что он приходится ей кузеном по матери. Я обрадовался этому обстоятельству. Поймите правильно, в большом городе я сторонился богатых наследниц, поскольку в их обществе чувствовал себя глупцом, но в Африке все меняется. Здесь мало белых людей, да и от постоянных нравоучений Людвига я, признаться, устал.

Каждое утро, когда я выходил на веранду, Элен встречала меня ласковой улыбкой. Ее золотистые волосы трепал ветерок, а серые глаза – такие большие, такие прекрасные, – заставляли меня трепетать. Она была в восторге от ранчо, от Африки, от дикарей и, наверное, от меня. Я не был красив в Нью-Йорке, в твидовом костюме и начищенных до блеска туфлях. Но здесь, в богом забытых дебрях, я был прекрасен. Пусть на голове я носил этот нелепый пробковый шлем, а одежда давно запылилась и требовала чистки, но зато глаза мои сверкали, а к поясу с патронами были привешены старинный кольт самого большого калибра и длинный нож. Я был похож на героя приключенческих романов, и Элен нравилось проводить время со мной. Людвиг дал нам лучших лошадей, и мы ездили по окрестностям ранчо, не опасаясь ничего. Зря, конечно. Нам постоянно встречались масаи. Они смотрели исподлобья, но не позволяли себе угрожающих слов или жестов. Они, как будто, боялись белой женщины – в этих краях таких сроду не видели. А может кто-то из вождей запретил покушаться на наши жизни, поэтому дикари провожали нас тяжелыми взглядами, но вреда не причиняли.

Маршруты для наших путешествий всегда выбирала Элен. Однажды я отказался ехать через вельд с пожухлой травой и настаивал, что нужно повернуть назад. Тогда она надула свои красивые губы и назвала меня тираном, а затем поскакала вперед, смеясь надо мной. Ее прекрасные волосы развевались на ветру. Я же замер, как громом пораженный. Тиран! Да я с первой же встречи стал ее рабом. Мне никогда не приходила в голову мысль сделаться любовником Элен. Не потому, что она старше на пять лет, и уж точно не потому, что в Нью-Йорке у нее мог быть возлюбленный, или несколько… Я поклонялся ей, как жрец или шаман, истово и безрассудно, отдавая всего себя этой девушке, чья улыбка опьяняла крепче рома и абсента.

Однажды днем, когда я чинил седло на крыльце, Элен прибежала из дома и возбужденно затараторила:

– Стив, дорогой! Идемте, идемте же скорее. Там дикарь!

– Он напугал вас? – спросил я, хватаясь за револьвер.

– Нет, нет, что вы! Он такой романтичный. Идемте, вы должны сказать мне его имя, – она затащила меня в свою комнату и кивнула на окно. – Там, видите?

Я выглянул в окно. Там стоял Синекоса, сложив руки на груди и надменно запрокинув голову.

– Это шаман здешнего племени, – сказал я.

– Вы должны познакомить нас, – Элен схватила меня за руку и увлекла во двор.

Людвиг, беседовавший с шаманом, представил свою кузину, надо сказать, без особого удовольствия. Он, как и я, предпочитал, чтобы девушка общалась с дикарями как можно реже. Скомкав беседу, Людвиг увел Элен в дом. Я заметил, с каким вожделением Синекоса смотрит вслед красавице, его змеиные глаза, обычно такие бесстрастные, пылали, подобно двум кострам.

В ярости, граничащей с безумием, я выхватил револьвер и приставил к его лбу.

– Не смей даже думать о ней! – прошептал я, взводя курок.