Черная химера

– Оксана не отвечала мне полной взаимностью, но я был уверен, что со временем смогу растопить её сердце, хотя меня вполне устраивали наши отношения – она была умной девушкой и понимала, что только я смогу подарить ей настоящую жизнь. Я забрал у матери перстень и подарил его девушке. Рассказал о своих планах относительно переезда в Германию. Она восприняла это с большим воодушевлением, но всегда боялась почему-то, что я могу её обмануть. Вот тогда… – Кураев достал платок и вытер лицо. – Тогда я, чтобы окончательно убедить её в том, что она для меня много значит, рассказал ей всё! И о своем происхождении, о матери, об отце!.. Всё!..

– Как она отнеслась к этому?

– Представьте себе, вполне объективно! Даже выразила согласие в дальнейшем мне помогать, но, разумеется, не здесь, не в России. Я всегда видел, что её что-то тяготило, и очень сильно! Сплетен относительно поведения Оксаны я никогда не принимал близко к сердцу, ревновал тихо, без ажитации, сцен не устраивал. Мне кажется, это, как раз, больше всего ей во мне импонировало, – он улыбнулся одними уголками губ каким-то своим воспоминаниям. – Но о нашей связи узнала мать, она устроила мне такой скандал!.. Как же!.. Две хозяйки в одном замке, уж этого-то мадам Лопухина, ну, никак не могла допустить! К тому же девушка безродная, унтерменш! Отец тоже стал грозить, как всегда, отлучением от наследства, говорил, что в Германии найдёт мне достойную пару. А я согласен был всё бросить и остаться здесь с Оксаной, но ей я был нужен, всё-таки, больше, как наследник вагнеровского состояния. Вот такой порочный круг, подполковник!

– И тогда ваша мать?..

– Она смогла его разорвать, застрелив Оксану… А меня даже на похороны не пустила!.. – Кураев снова уткнул лицо в ладони.

– Перстень забрали вы?

– Да, когда приходил на вызов в дом Оксаны. Там есть монограмма, это ведь фамильный перстень, нельзя было допустить, чтобы он попал к вам в руки.

– А кто положил фотографию Зеленцова?

– Эту глупость совершил я. Потом понял: ну, кто бы поверил, что этот питекантроп мог быть её любовником? Оправдывало только то, что он был обречен, и не смог бы ничего опровергнуть.

– Как я понимаю, у вас были ключи от комнаты Ильченко? А зачем вы приходили к ней, переодевшись? Ведь в своей роли врача это было и безопаснее, и приличнее.

Кураев, несколько смутившись, улыбнулся:

– Вы не знали её соседку! Та сразу пронюхала бы всё! Куда тебе абвер! Оксану же это смешило, вообще, мы с ней любили ролевые игры, если вам понятно, что это? – снисходительно произнес он.

– Не волнуйтесь за нас, кое-что и мы умеем! – Дубовик улыбнулся, но, скорее, своим мыслям, чем кому-то. – А для чего нужны были эти шпионские страсти со слежкой за Хижиным? И кто за ним следовал?

Кураев внезапно рассмеялся:

– Я так и знал, что этот «медведь» наложил в штаны, когда я шел за ним. Про приватную комнату знает весь город, и все делают вид, что всё всегда остаётся в секрете! Смешно! – он опять хохотнул. – Я не сомневался в том, что Хижин приведет вас в клинику. А там мы должны были корректировать ваши действия, чтобы вы не нашли пакет раньше нас. Усладова была слабым звеном, я это понял позже, а ведь понимал, что вы будете через неё копать, ни к чему было её привлекать. Только мать уже скрылась, поэтому пришлось решиться на такой шаг.

– Девочку Юлии Усладовой держали у себя дома?

– Да. Мать её хотя бы хорошо накормила. Вообще, вся эта затея была мне не по душе, весь этот фарс!.. Последнее время мы только и делали, что играли, забыв, что жизнь ставит свои спектакли! – на эти слова Дубовик согласно кивнул, а Кураев отрешенным взглядом скользнул по лицам всех присутствующих и с нескрываемой горечью добавил: – Но теперь-то я понимаю, что всё, всё было напрасно! – он помотал головой. – Столько лет жить, буквально, в андеграунде, и, в итоге, получить такой апперкот!

– А разве не нокаут? – Дубовик захлопнул папку и припечатал на неё ладонь. – Благодарю вас за искренность. Теперь с вами будут говорить в другом месте, а мы вынуждены попрощаться. Видимо, навсегда…

Когда на звонок открылась дверь, первое, что увидел Дубовик, это были огромные Варины глаза, в которых страх и радость слились в одном лёгком выдохе облегчения и словах:

– Я знала!..