– С чего это он? – насторожилась Алина. А впрочем, внимание Воронкова ее тронуло. Щеки порозовели, на губах появилась улыбка.
– Он всерьез озабочен твоим здоровьем, – стараясь выглядеть серьезно и едва сдерживаясь, чтоб не прыснуть от смеха, произнесла я. – Он даже консультировался у специалистов.
– Каких специалистов? – нахмурилась Алина, уже чувствуя в моих словах явный подвох.
– Специалистов из института судебной психиатрии, – как ни в чем не бывало ответила я.
– Психиатрии? Он что, смеется надо мной?! – начала закипать Алина. – Умник нашелся. Защитник! Волнуется он, видите ли, – От обиды у нее даже голос прорезался. – Это что же получается? Он к тебе пришел, чтобы поиздеваться надо мной? А ты… Подруга называется. Он издевается надо мной, а тебе хоть бы что? И все это за моей спиной!
«Эх, не с того начала», – пожалела я о сказанном.
– Не кипятись. Воронков действительно пришел тебя успокоить.
– К тебе пришел, чтобы меня успокоить? – фыркнула Алина и глянула на меня так, словно я у нее жениха со свадьбы увела.
– Да, ко мне, – повысила я голос. – Потому что с тобой невозможно разговаривать. Ты мне не даешь слова сказать.
– Ну-ну, дальше говори, – с угрозой в голосе разрешила Алина.
– Он и впрямь был напуган твоим обещанием наложить на себя руки. Пришел ко мне, чтобы я тебе передала: все спокойно. Все смерти имеют разные причины, и тебе не стоит…
– Это еще почему? – с детским упрямством – а вот захочу и наложу на себя руки – спросила Алина, как будто перед ней сидела не я, а ненавистный ей Воронков.
– Сергей Петрович нашел убийцу Гришина, – наконец-то выложила я новость. – Во всяком случае, он думает, что именно этот человек убил Бориса.
– Вот те раз! – выдохнула Алина. Она схватила чашку, но рука задрожала, и немного кофе выплеснулось на стол. – Черт! Неуклюжая корова! – обозлилась она на себя.
– Это, учти, не я сказала, – с улыбкой отметила я.
– Ну, и кто убил Гришина? – Алина, забыв о разлитом кофе, потянулась ко мне через стол, чтобы, не дай бог, не прослушать имя, угодила бюстом в лужу и блузкой стерла все, что выплеснулось из чашки. Но она этого даже не заметила. – Мы знаем убийцу? Это Вероника довела его до смерти? Да? Не молчи же, Марина.
– У тебя есть во что переодеться? – я взглядом показала на расплывшееся на груди пятно.
– Ты о чем? Мы куда-то идем? На прием? В театр? – нервно зачастила Алина, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Говори немедленно.
– Ты кофе на себя пролила.
Она опустила глаза и тут же нервно закатила их к потолку.
– Да бог с ним, с этим пятном. Кто убил Гришина? Говори, иначе умру от любопытства.
Жизнью подруги я рисковать не стала:
– Воронков считает, что это Павел Кротов.
– Кротов? Художник? Который к нам в агентство приходил? Муж дворничихи?
– Да, слушай, как все было, – и я пересказала весь наш с Воронковым разговор.
Алина выслушала меня внимательно, не перебивала и не переспрашивала. Когда я замолчала, она с сожалением протянула:
– Знаешь, а я этого Кротова как-то смутно помню.
– Как ты его можешь помнить, если ты его не видела. Когда он с женой в «Пилигрим» приходил, разговаривала с ними я, ты в это время сидела в кабинете.
– Ну почему? Я из окна видела, как они в «Запорожец» садились.
– Со спины не считается. Ты лучше мне скажи, что думаешь по этому поводу. Мог Кротов убить Гришина или нет?
– Не знаю, – протянула Алина. – Что-то здесь не складывается. За что убивать? За то, что Борис богаче? – она мотнула головой. – Кротов – гордый. Не всякий человек любит, когда его жалеют, гордые вообще жалости не переносят. Есть в жалости что-то унижающее. Калек жалеют, убогих, нищих. Кротов же себя считал гением. Гениев не жалеют – ими восхищаются. Кротов был выше жалости. А вот обида, пожалуй, жгла ему душу: более удачливые по жизни друзья считали его неудачником, картины его в грош не ставили. От обиды он в сердцах стукнул Гришина головой об стену. Это я могу представить. Но чтобы хладнокровно затащить друга детства в ванную, снять с него одежду и зарезать? Увольте!
– Алина, я тоже не понимаю, почему Воронков, словно клещ, присосался к Кротову. Или майор что-то нам не договаривает, или хочет скорее закрыть это дело, – поделилась я своими сомнениями. – Не узнаю я Воронкова. Я всегда считала, что он не из тех, кто, не разобравшись, спешит засадить невинного человека за решетку.
– К сожалению, сами понять, виновен Кротов или нет, мы не сможем. Гришин уже не скажет, а Кротов надежно спрятан за решеткой.
– Алина, я вот еще что вспомнила. Только сейчас до меня его слова дошли.
– Чьи слова?
– Да Воронкова! Он в разговоре упоминал Богуна. Мол, на его смерть ты вообще не должна обращать внимания. Родственники и прежде замечали за ним странности, и вроде бы он даже был на психиатрическом учете. Как же не обращать?! Ты помнишь, что нам бомж сказал? С Богуном был мужчина.
– Может, бомж соврал? Придумал?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Может, и соврал.
– Поехали к родителям Севы? – Алина сложила ладошки вместе и жалобно посмотрела на меня. – Прямо сейчас.