Черная пантера из Шиванипали

На следующее утро все три приманки оказались живы, и я снова провел день на ферме. Прошла еще ночь, а ослы по-прежнему здравствовали, но появились кое-какие новости. После смерти письмоносца почту на холм стали доставлять трое: новый письмоносец и два охранявших его чаукидара, то есть стражника. В дополнение к «символу должности», который автоматически перешел к преемнику убитого письмоносца, они были вооружены примитивными копьями. Эти трое взволнованно рассказали в деревне, что на выступе скалы приблизительно в четверти мили ниже того места, где был убит письмоносец, видели гревшуюся на солнце пантеру.

Патель немедленно послал с этим известием одного из жителей деревни ко мне. Чаукидары вызвались проводить меня. Мы быстро прошли расстояние до скалы — немногим более двух миль, но выступ был пуст. Разыскивать пантеру в такую жару, к тому же среди скал, казалось бесполезным. Но я радовался хотя бы тому, что ее видели: значит, она все еще находится в окрестностях. Прежде чем вернуться, я снова осмотрел приманку, привязанную под деревом кешью, и выбрал ветку, на которой в случае необходимости можно было устроить махан.

Ночь принесла нам удачу, а ослу — гибель: его в темноте убила и наполовину съела пантера.

Это обнаружили рано утром люди, которых я послал накормить и напоить ослов. Прикрыв останки от стервятников, они вернулись сообщить новость.

Я позавтракал пораньше и, захватив пальто, фонарь, флягу с чаем и немного печенья, отправился в деревню, где патель с готовностью одолжил мне чарпаи^[12]

. Четыре добровольных помощника отнесли кровать к ореховому дереву, подвесили ее и укрепили веревками. Я показал им, как замаскировать кровать мелкими ветками и листьями, чтобы ее не было видно, ибо знал, как это важно. Малейшая небрежность может повлечь за собой неудачу. Лист, повернутый нижней частью кверху, чарпаи, видная с одной из сторон, набросанные под деревом ветки и сучья — все это вызывает подозрения у людоеда, который всегда с большой осторожностью возвращается к оставленной добыче.

Когда все было готово, я нашел только один недостаток — махан был устроен слишком низко над землей, на высоте не более десяти футов. К тому же на дерево было нетрудно влезть.

Около половины третьего сопровождавшие меня люди ушли. Я велел им, если ночью не приду в деревню, вернуться на рассвете, и уселся в махан.

День был знойный, и громоздившиеся вокруг раскаленные скалы излучали жар. Дерево плохо защищало от изнуряющей жары, и я по-настоящему обрадовался, когда наступил вечер и солнце начало садиться за Майсурское плато. Далеко подо мной на равнине я мог различить Джаларпет и кремовые дымки маневрировавших на станционных путях паровозов. Время от времени в тишине отчетливо слышались свистки прибывавших и уходивших составов.

Перед наступлением сумерек где-то вдалеке прокричал павлин и пара козодоев пролетела мимо. Находясь на склоне горы, лицом к западу, я мог наблюдать, как темнеют равнины, словно одеваясь в черную мантилью, в то время как надо мной, на вершине горы, задерживался последний отблеск уходящего дня. Огни Джаларпета один за другим погасли. Дольше всех светились голубоватые неоновые лампы станционных платформ и маневровых путей. То тут, то там я различал красные и зеленые огоньки железнодорожных сигналов. С севера в Джаларпет шел поезд. Главный фонарь паровоза отбрасывал далеко вперед полосу света. Поезд подошел к подъему, и пыхтение локомотива, старавшегося его преодолеть, складывалось в моем воображении в слова: «Если он сможет сделать это… я смогу… если он сможет сделать это… я смогу». Эти звуки и скрежет тормозов раздавались как будто совсем рядом, хотя в действительности они доносились с расстояния по крайней мере пяти миль.

Меня окутал мрак. Ночь была безлунной. По небу мчались темные облака, некоторые из них сливались с вершинами Елагири. Темнота все сгущалась: на небе не было приветливых звезд, и мне оставалось надеяться только на свой слух.

Насекомые в этот вечер молчали. Даже дружелюбного стрекотания кузнечика и того не было слышно. Я неподвижно сидел на подвешенной кровати, а над моей головой жужжали москиты. Они усаживались на лицо и руки и прокалывали своим хоботком-иголочкой кожу, причиняя острую боль. Я шевелил рукой или пальцами или же, слегка оттопырив нижнюю губу, бесшумно дул на лицо. Часть москитов улетала, остальные же продолжали кружиться надо мной, досаждая своими укусами.

Я привык сидеть в джунглях в махане и потерял счет времени. Да и что пользы смотреть на часы, если заставить время идти быстрее не в моих силах.

В подобных обстоятельствах в голову лезут всякие мысли, всплывают воспоминания. В этот вечер я почему-то раздумывал над проблемой изобретения нового велосипеда, развивающего большую скорость и покрывающего огромные расстояния при минимальной затрате энергии. Что только не придет в голову человеку, мозг которого бездействует!

Слабый вздох прервал мои размышления. Я понял, что пантера пришла и стоит над останками осла.