Чернильный орешек

Воодушевляющий гром приветствий сопровождал его к следующему отряду. Взволнованных лошадей с трудом удавалось удерживать на месте, а их седоки подгоняли поудобнее доспехи и вооружение, поглубже надвигали шляпы или каски, проверяли подпруги и стремена. Руперт, объехав полк, вернулся на свое место, а потом почти одновременно с обеих сторон начала обстрел неприятеля артиллерия, и трубы сыграли сигнал «шагом». Ряды кавалерии яростно ринулись вперед, но вскоре им снова пришлось сдержать свой пыл. Склон, идущий от края откоса, был настолько крутым, что поначалу они просто не могли передвигаться быстро. Но едва достигнув более плоской местности, трубачи сыграли «рысью», и вскоре Кит увидел вспышку на острие взметнувшейся вверх сабли Руперта. Сигнал к атаке! И до того, как труба повторила эту команду, волнение передалось от людей к лошадям. Отряд Гамиля находился на передней линии – самых быстрых лошадей всегда ставят вперед, – и когда Руперт пришпорил своего белого коня, пуская его в легкий галоп, Оберон едва не выпрыгнул из-под Кита. А потом всадники уже неслись во весь опор. Кит наклонился вперед, его сабля была готова к бою, глаза неотрывно следили за фигурой Руперта, скакавшего немного впереди Гамиля, а тот, его командир, стремительно несся на Светлячке чуть левее Кита. Со всех сторон гремел волнующий сердце гром от десяти тысяч копыт и леденящий душу жуткий боевой клич. Кит чувствовал запахи конского пота, пота всадников и истолченной травы, вокруг мерцали самые разные краски, мелькали гнедые и серые лошадиные шеи, расширившиеся глаза и откинутые назад уши, кушаки и доспехи, плащи и знамена, шляпы с перьями… От трех тысяч обнаженных сабель вспыхивал свет, подобный раскаленному огню. Кто может устоять против них? Пронзительно крича от избытка чувств, Кит вонзил шпоры в бока Оберона, и жеребец, оскалив зубы, рванулся вперед, без усилий перепрыгивая мелкую поросль дрока, его большие быстрые копыта, казалось, почти не касались неровной земли. Противник теперь был заметно ближе, он и сам сокращал расстояние между ними. Из рядов врага уже вылетела искорка мушкетного огня, а звук от выстрела донесся чуть позже, он был похож на потрескивание сухих веток в костре. Кит услышал тонкий свист, словно какое-то насекомое пронеслось мимо его уха, и инстинктивно отдернул голову в сторону. И в тот же самый миг уголком глаза он заметил, как чей-то шафрановый плащ, метнувшись вбок, выпал из седла. Это был Джеми, сын одного из арендаторов. Его лошадь, освобожденная от своей ноши, прыгнула вперед, поводья и стремена колыхались, а потом она свернула поперек наступавших рядов, но вскоре снова подстроилась к атаке.

Из передних рядов врага появилась группа конников, мчавшаяся легким галопом и на скаку палившая из пистолетов в землю. На них были оранжевые кушаки, яркие и сразу бросающиеся в глаза, и тут как раз головной всадник стал стягивать с себя кушак, делая это неуклюже, одной рукой, так как другой он держал поводья. Кушак на какое-то мгновение застрял у него возле уха, а потом он нетерпеливо высвободил его сильным рывком и предоставил ветру отбросить в сторону. Остальные проделали то же самое – и что все это могло бы означать? Но времени на размышление не было: они уже добрались до противника. С яростным кличем Кит следовал по пятам за принцем и капитаном, вздымая ввысь саблю. Шеренги неприятеля дрогнули. Перед Китом возникло перепуганное, болезненно побелевшее лицо с открытым ртом. Заметив слабый отблеск чужой сабли, он сокрушительным ударом опустил свою между шеей и плечом. Кит почувствовал толчок и упругость тела, увидел, как поразительно яркая краснота, внезапно возникнув из ничего, изверглась струей на его ладонь и руку, ощутил столкновение плеча Оберона с другой лошадью. Ну а потом этот человек исчез, и впереди образовалась брешь, в которую и прыгнул Оберон, расширив ноздри от отвращения и гнева при запахе крови.

А вот и еще одно лицо, на сей раз искаженное в бешеном крикс, еще одна сабля, но теперь уже занесенная для удара. Кит высоко поднял свою саблю, почувствовал, как неприятная дрожь от столкновения клинков побежала вниз по руке, едва оба лезвия соприкоснулись. Оберон попятился, с интуицией доброго жеребца энергично выбросив перед собой передние ноги. Лошадь противника резко отскочила, и Кит со своей удобной позиции снова взметнул саблю. Рука и сабля показались ему налившимися свинцом, всадник успел проткнуть ему руку, прежде чем Кит нанес удар. Свист и рев в его ушах смолкли, когда он следил, как его клинок взмывает к солнцу и опускается, безжалостно врубаясь в плоть. Противник свалился вбок со своей лошади, но лицо у него не изменилось от гнева, словно он вовсе не почувствовал удара. Тишина в голове Кита снова взорвалась шумом, и Оберон прыгнул вперед.