Настя снова и снова прокручивала в голове отвратительный скандал. Припоминала каждую фразу Эжена – острую, словно нож золингеновской стали. Каждую его ухмылку – масленую и мерзкую.
«Я жила с незнакомцем! Я, дура, думала, что знаю его как облупленного. Да, вальяжный. Да, хамоватый. Но никогда я не предполагала, что он может быть садистом. Он ведь не просто ранил меня. Он
Настя вбежала в комнату, где в беспокойном сне забылся сынуля. На щечках – высохшие дорожки слез, губки – обиженно выпячены… И брови – лохматые, как у взрослого. И подбородок – квадратненький, как у шерифов в американских фильмах. Как он все же похож на Сеньку!
На Сеньку… Да, на Сеньку… Но как он, этот самый Сенька, воспримет их неожиданное вторжение в его жизнь? Готов ли Арсений к тому, чтобы быть ему отцом? Готов ли к ответственности, и заботе о ребенке, и неизбежным денежным тратам?
Сеня, наверно, даже не знает, что детские брючки рвутся по паре в месяц. И что обуви растущему сынуле хватает только на полгода, а потом ботинки становятся малы. И бесконечные машинки Николенька постоянно требует. И конструкторы. И еще он любит «миноград» («виноград»), «малинку» и дыни – все с рынка.
Настина ярость по отношению к Эжену понемногу утихла.
«Женя, конечно, сволочь, – вяло думала она. – Но семью он содержал. И блатом, и деньгами, и связями».
И Настя, и Николенька были приписаны к мидовской поликлинике, сынуля ходил в ведомственный садик. Женя постоянно привозил из-за границы маечки с Микки Маусом и даже конструкторы «Лего»…
«Какая-то продажная тварь я получаюсь, – терзала себя Настя. – Вроде как за деньги что угодно вытерпеть готова. И подлые выходки. И даже то, что он с маман спит».
Да только правда ли это? Не ляпнул ли Женя – в запале, сгоряча, желая уколоть ее побольнее? Конечно, для Эжена не было секретом, что Настя слегка ревнует его к собственной матери. Что ей не нравится, когда зять и теща порой попивают вместе кофе и улыбаются друг другу.
– Вы прямо как голубки… Воркуете! – однажды укорила их Настя.
Мама на ее реплику не отреагировала. Холодно попросила:
– Передай, пожалуйста, сахар.
А Женя широко улыбнулся:
– Мы, Настенька, не голубки. Мы – орлы.
Тогда у Насти и зародилось подозрение… только она его отмела. «Какая чушь! Женька – на четырнадцать лет ее моложе. Да маме просто приятно, что ей оказывает внимание молодой да красивый!»
Но, значит, дело в том, что это не просто – внимание?
«А вот мы сейчас и выясним…» Она вышла в крохотную Сенину прихожую и достала из кармана пальто кошелек.
Затем вынула из пустого кошелька трамвайный билетик. На оборотной стороне она записала мамин телефон, ее номер в Питере, где та находилась в командировке.
Связь установилась мгновенно. Мамин голос звучал так отчетливо, словно она находилась в соседней комнате. Настя ясно расслышала недовольные нотки:
– Настя. Я уже сплю, ты меня разбудила… Что там у вас еще?
– У нас все шикарно, – ледяным тоном сказала Настя. – Просто у меня к тебе один вопрос появился.
– А что,
«Ну и семейка у меня!» – мелькнуло у Насти.
– Нет, не может, – отрезала она. – Скажи, пожалуйста, давно ли ты спишь с Эженом?
Мать вскрикнула так громко, что Настя отвела трубку от уха.
– Что-о?!
– Что слышала. Эжен мне сегодня похвастался, что давно. А начали, сказал, когда я еще в восьмом классе училась.
Мать молчала.
– Ну, что же ты, мамуля? – поторопила ее Настя.
– Он много выпил? – вдруг спросила Ирина Егоровна. – Он опять вернулся из командировки – и начал пить?
– Нет уж, мамуль, ты от вопроса не уходи! – настаивала Настя.
Та ее будто не слышала:
– Я вернусь через два дня. А врачу… наркологу я позвоню прямо завтра, с утра. Похоже, что твой Женя допился… до белой горячки.
– До белой, значит, горячки… – протянула Настя. – Но ты знаешь, он так уверенно говорил…
– Анастасия. Я не желаю тебя слушать.
– Он мне рассказывал, что у тебя восхитительная родинка под правой грудью. И что он обожает ее целовать.
– Настя! Я даже слушать не желаю этот бред!
«Если бы не желала, давно бы бросила трубку. Сама».
– А шрамик на бедре? Откуда Женя знает про твой шрамик?
– Настя… Я клянусь тебе, Настя!
«Если ты
И Настя тихо положила трубку.
«Но, может быть, Женька все-таки пошутил?! А про родинку и про шрам – да мало ли откуда он знает?! Может, подглядывал, когда она душ принимала… А мама… Да, она растерялась. Но и я бы растерялась, если бы дочь кинулась на меня с такими обвинениями… Но если Эжен пошутил, эта шутка ему с рук не сойдет. На коленях передо мной будет ползать, прощение вымаливать».
Перед глазами снова промелькнуло отвратительное, пьяное лицо. «Нет. Никакого прощения. Я останусь с Сеней. При любом раскладе – спал Эжен с матерью или не спал. И завтра же объясню Николеньке, что его папа на самом деле другой… Ох, да легко ли это будет?!.»