По привычке Арсений посмотрел на доску объявлений. Никаких новых приказов, только список дежурных по номерам. Он мимолетно пробежал список глазами – его в нем быть не должно. Но… Вот те здрасьте! Его имя вписано в число дежурных – так называемых «свежих голов». Как раз на сегодня! Арсений подивился: что же он обмишурился! Явился зачем-то в контору. Да еще так рано.
Работа дежурных вообще-то была халявой. Приезжать надо было не в редакцию на улицу Двадцать пятого Октября, а в типографию «Красной звезды» на Хорошевском шоссе. И не с утра, а к часу дня. А в пять, когда обыкновенно подписывали номер, – уже свободен. Да к тому же обязанности дежурного, «свежей головы», – не бей лежачего: просто читать готовые полосы с версткой номера.
Это дополнительная перестраховка. Ведь верстку в день выпуска читает множество людей. Два корректора. Плюс еще трое – заместитель ответственного секретаря, выпускающий (он же метранпаж) и дежурный редактор. Да невидимый и не ведомый никому представитель главлита, то есть цензор. И еще вот – обычный литсотрудник, «свежая голова».
Несмотря на огромное количество проверяльщиков, в газету так и норовили просочиться ошибки-опечатки. Да какие! В журналистском сообществе о них ходили легенды. Например, о первополосном заголовке аршинными буквами: О ПРЕБЫВАНИИ Л.И.БРЕЖНЕВА В ПОЛЬШЕ, в котором буква «Р» в слове «ПРЕБЫВАНИЕ» загадочным образом превратилась в «
В «Советской промышленности» тоже имелись свои легенды. Рассказывали о заголовке, напечатанном на первой полосе, – он был посвящен началу весеннего сева:
Передавали из уст в уста историю о материале, где в фразе «Первый секретарь обкома показал на кучу» одна буква в наборе загадочным образом поменялась на другую – получилось: «
Однако хитом ошибок стал первополосный снимок, опубликованный к двадцать третьему февраля. На переднем плане были изображены три березки, три белоствольные красавицы… На заднем плане просматривалась ракета из комплекса противовоздушной обороны С75. Подпись соответствовала моменту: «
Снимок утвердили на редколлегии. Цензор дотошно проверил: не засекречена ли ракета, разрешены ли съемки на территории данного ракетного дивизиона? Все оказалось в порядке, снимок поставили в номер… И только когда газета вышла, изумленные журналисты (а вместе с ними и сотни тысяч читателей) увидели, что на одной из берез на переднем плане – крупно, отчетливо вырезано слово из трех букв!..
Однако, несмотря на подвохи, работа дежурного по номеру считалась синекурой. А, главное, в день дежурства можно было отоспаться – раньше часа в типографии «свежим головам» делать нечего. А Арсений зачем-то в контору приехал…
И, только приглядевшись к списку «свежих голов», он заметил, что не обмишурился. Раньше его в списке действительно не было. Потом чью-то фамилию замазали белым штрихкодом, а поверх впечатали его собственную. Рядом стояла виза главного редактора: «изменения утверждаю». Вот мерзавцы! Кто-то решил поменяться с ним дежурством. В принципе – это обычное дело. Но надо было сначала с ним, Арсением, договориться!
Арсений вошел в отдел. Здесь, в каморке с видом на помойку, царил смешанный запах курева, лежалых бумаг, портвейна и похмельного дыхания. В отделе уже сидели двое сотрудников – старшие товарищи, пятидесятилетние монстры, съевшие на ниве советской журналистики половину зубов: Вадим Ковалев, борода лопатой, и Юрий Черкасов – маленький, непричесанный, в криво висящих на носу очках. Оба курили «Беломор».
– Здравствуйте, товарищи, – поприветствовал старших коллег Арсений.
– Здравствуй, коль не шутишь, – зычным басом ответил редактор отдела Ковалев.
– Вообще-то это не я пришел. Это мое привидение. Меня, вы можете считать, сегодня здесь нет. И за кофе я не побегу. И отклики читателей править не буду. Я сегодня, оказывается, в типографии дежурю. Какая-то сволочь со мной поменялась – и даже мне ничего не сказала.
Ковалев с Черкасовым переглянулись.
– О, тебе повезло, – усмехнулся один.
– Эта твоя «какая-то сволочь» знала, когда дежурством меняться, – добавил второй.
– А что? – удивленно воззрился на старших товарищей Арсений.
– А ты догадайся! – сказал Ковалев.
– Не догадаешься, побежишь за кофе, – добавил Черкасов.
– Вообще-то лучше, – подхватил первый, – за портвейном по такому случаю сбегать, но… Не догадался?
– Нет, – недоуменно проговорил Арсений.
– Тогда бежишь за кофе, а не за портвейном. А то пришьют еще партийное дело – почему отмечаем кончину дорогого и горячо любимого вождя. – И Ковалев заржал, запрокинув бороду.