Черное Копье

Истерлингские племена и союзы далеко не все и не сразу приняли сторону Короля-без-Королевства. Многие роды, особенно из богатых и многочисленных, не желали подчиняться кому бы то ни было и ни под каким видом не хотели примкнуть к Делу Эарнила. И возглавил их славный род, обитавший неподалеку от Мордорских Стен, род, основанный Хамулом, Черным Истерлингом, который был в особенном почете у Властелина Барад-Дура.

Память хоббита тотчас вернула его к страницам Красной Книги. Хамул!

Грозное имя, когда-то наводившее страх на всю Степь, имя могучего предводителя непобедимой степной конницы, ставшего затем одним из кошмарной Девятки, Призраком Кольца, ужасным Улаири, охотившимся за фродо и сгинувшим в пламени Роковой Горы после Падения Гортаура! Так вот чьи потомки неожиданно стали на пути Олмера. Прихотливы пути судьбы… Род Хамула не смирился с утратой власти и дерзко бросил вызов Олмеру, преградив ему путь на восток, к землям верных ему хазгов. Однако тот со своим небольшим отрядом сумел проложить дорогу к холму, на котором и отбивался весь день до вечера, когда подоспели несколько истерлингских племен, державших его руку. В беспорядочной ночной схватке род Хамула, потеряв много лучших бойцов, был оттеснен, а наутро его вожди увидели перед собой многократно превосходившие силы Олмера – подтянувшихся хазгов, истерлингов, отряды обитателей Мордорских Стен (о них хоббит услышал впервые); но безумные отвергли предложенный мир и начали безнадежный, заведомо обреченный на поражение бой, в котором были разбиты. Однако Вождь милостиво обошелся с посягнувшими на него: пленный Блав, вождь рода Хамула, был отпущен с богатыми подарками, раненые получили помощь, воинам мятежного рода даже сохранили оружие… Вся Степь славит мудрость и великодушие Вождя; отовсюду приходят вести о новых и новых послах к нему, объявляющих о новых присоединившихся к нему коленах.

А Вождь не ждет, он уже скачет дальше – на восток через земли хазгов; да сопутствует ему удача во всех его трудах и начинаниях!

Так говорили истерлинги; и у дружинников Отона горели глаза, когда они слушали эти рассказы, а гномам и хоббиту приходилось изо всех сил притворяться обрадованными; Фолко терзался жестоким разочарованием: как было бы хорошо, если бы шальная стрела какого-нибудь наездника из рода Хамула нашла дорожку в доспехах Вождя. Однако в глубине сознания по-прежнему холодным камнем покоилось невесть откуда пришедшее, но прочное и неослабевающее убеждение, что Судьба вручила ключи от жизни Вождя именно их тройке.

На следующий день Огон распрощался с кочевниками. Дружина, ободренная, как после хорошего отдыха, с песнями тронулась в путь; и лежал он, как узнал Фолко, прямо через заставы хеггов к владениям Ночной Хозяйки.

Миновала еще неделя. Осень вступила в свои права, хотя здесь, в Дор-Феафароте, пока еще держалось приходящее с юга тепло. Над головами тянулись на полудень птичьи стаи; желтизна постепенно овладевала древесными кронами.

– Гляди лучше, – наставлял хоббита сам Отон, когда ему пришла очередь стоять ночную стражу. – Лес эльфов – под боком, всякое может быть…

Задремлешь – сам знаешь, что будет.

Для выразительности он показал хоббиту свой увесистый кистень.

– А что – нападают? – как можно более небрежно осведомился хоббит, соединив в голосе почтение к командиру, презрение к этим неведомым врагам-эльфам и уверенность в собственных силах.

– Случается, – кивнул Отон. – Не вздумай поднимать забрало! Эти бессмертные бьют ночью за сто шагов, целясь по блеску луны в глазах!

Ладно, в полночь приду проверю, а в два пополуночи тебя сменят. Не робей, половинчик!

Отон растворился во мраке; Фолко остался один. Конечно, это было не совсем так – друзья-гномы, как обычно, находились поблизости. Однако погибать от стрелы союзника, принявшего тебя за врага, – ничего нелепее не придумаешь, и гномы тут не помогут!

Текло время, лагерь давно затих. Фолко лежал в кустах на вершине взлобка, время от времени бросая взгляды на иссиня-черную громаду Леса Рока; в ложбине, внизу, спал отряд; где-то неподалеку всматривались в сумрак другие караульные. Ночь выдалась звездной, сияла Тропа Эарендила, к которой всегда обращались помыслы хоббита, когда ему случалось оставаться наедине с самим собой – особенно если над головой распахивался черный купол небосвода. И словно внезапный толчок вошло в сознание ощущение устремленного на него пристального взгляда, несущего в себе отблеск бессмертных, как и раса Перворожденных, вечносущих с Бессветного Года звезд. Фолко не требовалось напрягать память, чтобы понять, кому может принадлежать этот устремленный из мрака взор, – это мог быть только эльф.

И тотчас же, словно поток необычайно ярких видений хлынул в его помыслы, Фолко почувствовал оказавшегося перед ним Перворожденного.