— уничтожить врага. Целиком и полностью. До последнего солдата и матроса. Слишком много зла принесли эти страны моему народу.
— Вы хотите сказать, что для вас эта война, в некотором роде — личная месть?
— Для каждого моего солдата, для каждого инки. Ибо они, ваши враги — зло в своём настоящем виде. Силы преисподней, так сказать.
Тишина. Но тут вмешивается жандарм:
— А что это за ружья, доставленные вами, и к тому в таком огромном количестве? Почему вы считаете, что они лучше наших?
Я принимаю более расслабленную позу и менторским тоном начинаю короткую лекцию:
— Господа, вы все помните сражение при Альме и высадку десанта в Евпатории. Вооружённые нарезным оружием враги расстреливали ваших солдат с дистанции, намного превышающей даже дальность выстрела из пушек, так?
Лица офицеров становятся злыми, и я продолжаю:
— Дальность выстрела из русского гладкоствольного ружья — шестьсот шагов, причём, прицельная составляет половину данного расстояния. И разлёт пуль на дистанции весьма значителен. Вы согласны?
Теперь господа офицеры не только злы, но и хмуры. Ещё бы — так тыкать носом в грязь…
— Дальность же стрельбы из заграничных образцов — до тысячи двухсот шагов. Потому вражеские стрелки легко выбивали расчёты ваших орудий, оставаясь недосягаемыми для них. А что уж говорить о пехоте. Расстрел беззащитных людей. С удовольствием, радостью и презрением к их беззаветной храбрости и верности Отечеству.
Не выдерживает Истомин:
— И вы хотите сказать, что ваши ружья могут нам помочь?
— Дальность стрельбы из них достигает более трёх вёрст, господа…
Гробовая тишина. И это — самое мягкое сравнение того, что произошло при моих словах…
Затем раздался чей-то сдавленный голос:
— Милостливый государь! Вам не кажется…
— Не кажется!!! И я бы попросил оставить подобный тон при общении со мной! Вся страна знает, что Первый Касик не умеет лгать! Если я сказал — три версты, значит, так и есть! И в доказательство этого прошу выделить моим воинам участок. Любой! Мы покажем, как надо воевать по-военному!
…Опять меня подвела горячность. Сейчас нам просто укажут на двери, и будут правы… Однако либо я чего-то не учёл, либо народ действительно исстрадался, но Корнилов вскинул руку, предупреждая излишне горячих, и довольно спокойным тоном, что никак не вязалось с его внешним видом, поскольку адмирал налился кровью, словно рак, произнёс:
— Тогда, господин граф, может вы завтра вообще уничтожите врага?
— Как пожелаете, господин адмирал.
Щёлкаю каблуками своих ботинок, коротко склоняю голову, выхожу прочь, провожаемый сдавленными криками в зале. Выхожу из башни, иду к своим, благо, недалеко. Меня встречают вопросительными взглядами, мол, как дела? А хреново, дела-то. Ещё и как! Но раз назвался груздем, полезай в кузов. Включаю виртуалку, выхожу на связь с Островом. Тот отвечает сразу, но не любопытствует, поскольку уже в курсе дел — в моём обмундировании встроены и микрофоны, и видеокамеры. Что удивительно, даже не хихикает, как обычно…
— Что будем делать?
— Ты серьёзно решил перебить всех?
— Абсолютно серьёзно.
— И что думаешь использовать? Газ?
— Варварство. Лучше я использую дельта-боеприпасы. Их же возможно настроить на генетический уровень?
— Легко. Собственно говоря, это заложено в их программу.
— Тогда — действуй. Взять сотню проб, запрограммировать дельта-частицы. Утром устроим туман и для вида постреляем из миномётов обычными снарядами. Ну а после пусть господа думают…
Мне уже ясно, что наша миссия полностью провалилась, и надо завязывать все дела на этой планете. Сплошная импровизация и провал за провалом. Подводит моя горячность, торопливость и шапкозакидательство. Имея на руках такую мощь нет ни малейшего желания маскироваться, хочется сразу и всё. Решено! Завтра вечером мы убираемся… Ночь проходит в молчании. С той и другой стороны. Плотные ряды матросов и солдат окружили наш лагерь, молчат, только смотрят, чем мы занимаемся. Да ничем! Ужинаем, выставляем свои посты, отдыхаем. А утром, с первыми лучами солнца, начинаем представление….
— Ыыыыы!!! Бух-Бух!
Бьёт колотушка по большому бубну. Я кружусь вокруг маленькой пирамидки камней, наяривая на древнем инструменте. Ночью мне его привезли роботом. Люди переглядываются, крутят пальцем у виска, мол, рехнулся, болезный. Но я не обращаю на это внимания а исступлено колочу по туго натянутой коже. Пять минут, семь… И вдруг толпа замирает, когда очередной удар по бубну звучит громом с небес. Очередной раскат, солнце затягивает тучами. Громадными, клубящимися с яростью и необузданностью. Снова удар по бубну, резонирующему с раскатами грома. Вспышка молнии. Мой голос разносится по всему городу:
— Ыыыыы!!! Ба-Бах! Ба-Бах!
Плотная пелена дождя, почему то падающего на врагов. Шум струй, гром, сверкание молний. Останавливаюсь. Расстёгиваю пуговицы куртки, обнажая торс, кое-кто отворачивается, снова берусь за бубен:
— Оружие — к бою!