Черное платье на десерт

Варнава, проезжая мимо дома, в котором жил до недавнего времени, с ужасом подумал о том, что Изольда, в сущности, права. Ведь он действительно потерял все по собственной глупости. Теперь, когда он немного пришел в себя после стольких дней и ночей, проведенных с Леной, непостижимой, невероятной и сумасшедшей женщиной, у него появилась возможность вспомнить все, что было связано с этим бурным и скоротечным романом.

Безусловно, это была страсть. Страсть, помноженная на восхищение и любопытство. Елена Пунш восхищала его уже тем, что всегда казалась недосягаемой, даже когда они лежали рядом в постели. Она была из числа тех женщин, которые могут в любую минуту встать и уйти, ничего не объяснив. А это действует на мужчину как наркотик. Мысль о том, что ты держишь желанную женщину в своих объятиях последний раз и тебе уже никогда не удастся прикоснуться к ней, услышать ее голос, возбуждает и заставляет иначе относиться и к ней, и к себе.

Он даже физически чувствовал себя рядом с Пунш подавленным и безвольным, позволяя ей делать с собой все, что угодно. Все его юношеские представления о женщинах развеялись при первой же встрече с ней. До Лены у него было много подружек, ему даже казалось, что он любил их. Но это были обыкновенные, СМЕРТНЫЕ женщины с букетом слабостей, гармонировавших с известной долей цинизма и корысти, без которых не обходился ни один роман. Они требовали от Варнавы денег, и это входило в сценарий каждого свидания. Будь он беден, возможно, у него и не было бы такого количества любовниц. Женщины приходили и уходили, возвращались и снова уходили, но ни об одной из них он не вспоминал с сожалением или каким-либо другим, нежным чувством. Ему иногда казалось, что все они похожи одна на другую, что их лица и глаза сделаны из одного и того же материала, и даже во время любви они произносят одни и те же фразы и даже постанывают в одной тональности.

Конечно, здесь не обошлось без пресыщения – первого врага любви.

Варнава был не женат, свободен, потому у него не было причин отказываться от встреч с любой понравившейся ему женщиной. При желании он мог бы содержать сразу нескольких. Но это представлялось ему хлопотным, и обычно он ограничивался одной подружкой, стараясь не заводить параллельных связей.

С Пунш все было по-другому. Во-первых, это не он, а она сама села к нему в машину и напросилась, что называется, к нему в жизнь. Она выбрала его, и ему это даже льстило. Сказать, что ему было весьма приятно появляться среди друзей и знакомых в обществе этой роскошной, породистой женщины, – это не сказать ничего. Замечая обращенные на нее восхищенные взгляды мужчин, он испытывал удовлетворение, граничащее с помешательством.

Именно помешательством, потому что в такие минуты у него всегда кружилась голова, причем в прямом смысле этого слова. А кровь бурлила в теле, пульсировала в кончиках пальцев, заставляла пылать щеки.

Пунш была как шампанское, она являлась олицетворением праздника, потому что где бы она ни появлялась, там всегда начинала звучать музыка, литься рекой шампанское, а фоном этому служил разноголосый смех.

Сколько раз он пытался себе представить, что у нее нет денег, что она ЗАВИСИМА от него или, что уж вообще казалось невероятным, просит у него денег.

Но нет, не мог он представить себе Елену Пунш в такой роли. Даже если предположить, что деньги у нее вышли, а цыган не принес вовремя очередную сумму, все равно она бы нашла их, как находят волшебные, неиссякаемые источники… Либо он сам предложил бы ей, не дожидаясь, когда она попросит.

Прогулки под звездами на цирковом шарабане были лишь частью ее ночных развлечений. Не меньше удовольствия она получала от быстрой езды на автомобиле по опустевшим улицам города и, конечно же, по загородной пустынной трассе, представлявшейся ей, по ее словам, взлетной полосой. Лена была страстным, азартным человеком, игроком. Вот разве что в карты не играла. Считала, что движение приносит больше удовольствия, нежели многочасовое сидение за ломберным столиком.