Черное Сердце

Хенграч теперь был един с доспехом, сознание доспеха — его сознание, раны доспеха — его раны. Хенграч прожигал тело Анахеля своими пылающими глазами, в них была угроза и жажда крови. Пространство сжималось от напряжения, жажда крови сгущала тона, замутняя взор вокруг, и обволакивая всё вокруг густым запахом крови, словно на поле боя его было мало. Во рту появился металлический привкус, а раны, только недавно залатанные открылись, и из них полилась кровь.

Анахель поднял взгляд, его глаза не были теплыми при взгляде на товарища, сейчас они были холодные и так же полны угрозы, а искра жестокости недавно потухшая — мелькнула, словно искра, и искра эта уже закручивалась, разжигая пламя внутри.

Глаза Анахеля задымились бесформенным пламенем, они жгли как два уголька, всматриваясь в Хенграча, взгляд которого был вызывающий, в нем была надменность и пренебрежение. Анахель ответил ему своим взглядом, полным возносящейся к вершинам сознания ярости, и распаляющейся жестокости от которой трясло всё тело в предвкушении.

Черное сердце затрепетало в груди, как дитя получившее сладость, оно счастливо завизжало, выбивая новый ритм тандема танца смерти. Приливные волны горячей крови отодвигали боль назад, компенсируя чувство порцией злости и ненависти, которая заставляла сжимать зубы до боли и скрипа.

Доспех обретал более темный, насыщенный густой цвет, сам доспех ещё плотнее прилип к коже, наполовину проникая и сливаясь с ней. Сам доспех слегка заклубился, словно туман, начиная переливаться, и если смотреть издалека, это можно принять за игры разума или отблеск света. От доспеха отделялся ореол темного цвета, похожий на черный дым, который как копоть прилип к доспеху, переливаясь маслянистым блеском. Сам доспех влиял на разум Анахеля легким и тихим смехом, появляющимся время от времени, и звучащим как насмешка, слышимая в самых низших уровнях сознания, там, где любой звук, звучащий в пространстве кажется игрой воображения.

Анахель никогда не воспринимал своих товарищей как таковых, ни к одному человеку за свою жизнь он не испытывал сильной привязанности, исключением может быть разве что Ярин. Анахель был благодарен товарищам, за тренировки, наставления и советы, но о духе товарищества или дружбы не шло и речи.

Как бы ему не хотелось ощутить дух товарищества или дружбы, всё было тщетно. Из самых глубин своего существа он ко всем людям чувствовал только равнодушие, или возможно яркую искру пылкости и мимолетного возбуждения, как было с женщинами.

Ему претило слово товарищ, или друг, и каждый раз, когда кто-то из его товарищей умирал, это никак не колыхало его сердце.

Всё что он чувствовал это пустоту, как бы он ни хотел, но к товарищам привязанности он не испытывал, всё было либо притворством, либо самообманом.

И сейчас, Хенграч тоже решил отбросить мнимую заботу, которую он демонстрировал Анахелю. Он, как и его товарищ знал и чувствовал, что внутри своего существа они оба, Анахель и Хенграч просто чудовища, битва и резня — единственное, что может заставить их чувства бурлить по-настоящему.

В словах не было необходимости, оба под шлемами хищно улыбнулись, обнажая оскал зверей, зубы которых были в крови.

Сердце Анахеля стучало всё быстрее, в преддверии битвы оно приказало доспеху залатать ногу Анахеля, его доспех в обычных обстоятельствах не смог бы выполнить приказ такой сложности, но сейчас сердце посылало волны ауры демоничества, благодаря которым доспех стал на порядок лучше как броня, и как артефакт. Внутрь от слоев брони отделились тонкие черные шипы, которые впились в кость и нитью соединили её, не восстанавливая, а только ещё больше калеча, но это вернуло целостный вид кости, что помогло Анахелю стоять, и двигаться так, словно его кость не раздроблена.

Анахель их сидячего положения рванулся вперёд, он использовал всю силу своего тела, чтобы оттолкнуться от пола, оставив две вмятина на нем, и с невероятной скоростью он рванул в атаке на Хенграча, его меч уже приближался к телу противника.

***

Тяжелое дыхание раздавалось над тихим полем битвы, звуча оглушительно громко в гробовой тишине. Темные тучи всё сгущались, обволакивая небо серыми пасмурными цветами и скрывая в себе свет солнца. В этой темноте черная фигура согбенная над большим телом выглядела ещё мрачнее и темнее.

Руки казались безвольными, они держали в руках по клинку. С черного, иззубренного со свирепыми шипами меча стекала густая кровь, она протекала по длине, и капала с кончика меча, который был под наклоном. Белый изогнутый нож был окрашен в багровый только на кончике, где клинок переходит в изгиб.

Фигура выглядела застывшей, даже движение грудной клетки не было видно от человека закованного в доспех, который был изрублен, по всему телу зияли глубокие порезы, которые впрочем, открывали вид лишь на темную тишину, которая переливалась легким потоком, и словно липучая живая масса старалась склеить части разрубленного доспеха.