Черное солнце, желтый песок

- Мне неприятно видеть, как ты проходишь через это, - сказал он, сочувственно изогнув бровь. В одной руке он держал кота, а в другой - фляжку. - Если хочешь поговорить, кивни. В противном случае ... - Он виновато пожал плечами.

Марат закрыл глаза. Филипп начал прижег ему другой сосок, а когда закончил, затушил сигарету в небольшом углублении в грудине Марата. Волосы Громова взмокли от пота. и ему пришлось бороться с волнами тошноты, которые начинались внизу живота и ползли вверх по трахее, прежде чем утихнуть и начать снова. Он боялся, что если его вырвет, пока губка будет у него во рту, и он захлебнется прежде, чем они поймут, что происходит. Он знал, что напряжение было главным средством мучителя. Предвкушение того, что произойдет дальше, усилило саму боль, когда она пришла. Он сосредоточился на белых чайках в облаках, который он видел, возвращаясь утром в Петропавловск. Когда чайки поднимались, они миновали горизонт и устремлялись в кобальтовое небо, поднимаясь все выше и выше, что они начинали исчезать в сгущающейся фиолетовой мгле. Когда птица превратилась в пылинку, Марат открыл глаза.

- Давайте сначала начнем с простого вопроса, - сказал Чен. Он наклонился к Марату, и кот откинул голову назад, не желая приближаться ближе. - Портфель в твоей комнате?

Марат повернул голову к Марии Дюминой. Она наблюдала за ним, но с тем же успехом он мог быть глухой стеной. Она, казалось, грезила наяву, ей было скучно. На этот раз он обратил внимание на ее рот: ее губы были тонкие, побледневшие как раз в нужном оттенке, чтобы подчеркнуть блеклый тон ее одежды и щек. Он воспринял все это, а затем снова отрешился от этого и закрыл глаза.

Взрыв электрического тока в животе оторвал все его тело от кровати, и его начало рвать. Его ноздри и горло затрепетали, когда он подавился губкой, а глаза распахнулись и закатились вверх. Филипп выдернул губку изо рта и откинул его голову в сторону, в то время как Марата рвало и он сплевывал, чтобы не захлебнуться.

- Филипп! - Чен раздраженно взвизгнул. - Тебе нравится, когда они это делают, не так ли? Ты просто сам не мог бы справиться с этим, не так ли?

Огромные руки Филиппа удерживали голову Марата в стороне от Марии Дюминой, пока Громова не перестало рвать и он не отдышался. Он сморгнул слезы и удивился, почему все еще в сознании. В какой-то момент он знал, что потеряет сознание, но понятия не имел, что сможет вынести такую сильную боль, прежде чем это произойдет. Теперь он испугался. Насколько интенсивнее это может стать, прежде чем он потеряет сознание? Филипп резко повернул голову Марата и засунул губку обратно ему в рот. Он собирался это выяснить.

Громов не знал, как долго это продолжалось. Следующим движнием Филипп всадил ему в пах тычок. Разряд был настолько силен, что казался выстрелом. С остекленевшими глазами он попытался поднять голову, чтобы посмотреть, не образовалась ли дыра ниже пояса. Он не мог. Вилка оголенного провода снова ударила снизу, а потом между его мошонкой и задницей. Громов отключился.

Когда он проснулся, комната была залита солнечным светом, и он не мог повернуть голову, чтобы не было больно открывать глаза. Он услышал голос Чена далеко в конце туннеля, спрашивающий его, где портфель. Он крепко зажмурился и ждал. Разряд электрического тока взрывался снова и снова в быстрой последовательности, погрузив его в пучину боли, которую создавал каждый кричащий нерв из его тела через мучимый участок между ног. На этот раз сознание пришло не само по себе: ему пришлось напрячься. Он боролся за это, потому что услышал пронзительный свист, и свист превратился в крик, а крик был звуком Смерти, засасывавшей его в свой длинный темный туннель. Поэтому он сражался. Он пел, чтобы услышать звук собственного голоса поверх крика, и размахивал руками, ступая в темный колодец бессознательного прямо над смертью. Хотел ли он жить? Да, да. Конечно, он знал: да. да, да. Он кивнул головой. Да. Он увидел свет и отчаянно закивал.

- Он хочет поговорить, Филипп.

Марат услышал нетерпеливый голос Чена. Поговорить? Да, он будет говорить. Если разговор остановит жестокого казаха, он заговорит. Губка исчезла, и Марат жадно глотнул воздух в свои большие легкие. - Просто расслабься, - говорил Чен. - Просто расслабься. Больше с тобой ничего не случится, если ты заговоришь.

В комнате воцарилась тишина, Марат лежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Когда он, наконец, смог заговорить, он прищурился сквозь ресницы на хрупкий свет.

- Я спрятал его ... в тайник... никто не знает. Если ты убьешь меня... уже никто не узнает. Я хочу поторговаться.

- Конечно, конечно. Филипп! Дай ему виски, - рявкнул Чен. Уговаривающий тон исчез, и он перестал притворяться 'своим'.

- Продолжай, - сказал он Марату.

- Ты меня не убьешь, - Громову было трудно контролировать свои голосовые связки. Он не узнал своего голоса. - Но я не хочу сойти с ума от пыток. Вот так.