Черновой вариант

Я сказал матери твердо и бесповоротно, что в этом году сделаю отцу самодельный подарок. Все необходимое у него есть. Ему ничем не угодишь. Я решил подарить «керамическую» пластину.

Сначала хотел слепить богоматерь с младенцем.

Младенец меня не интересовал. А вот богоматерь должна была быть похожа лицом на маму. Но сколько ни мучился, лепил с натуры и с фотографии, ничего не получилось. Тогда я взял длинную доску и решил вылепить по памяти дома, какие видел по дороге в Новгород. Покривевшие от времени, окна высоко, по три в ряд. У домов этих какое-то человеческое выражение, трогательно-доверчивое. Дома как лица. Я сделал их темными, а общий колорит зеленым, размытым. Хорошая получилась пластина. С настроением, грустная.

Позвонил отцу, поздравил. Он говорит, приходи в субботу, в семь, буду ждать, отметим.

Хорошее дело! День рождения он будет с кем-то справлять, а со мной в субботу отметит. Хотя я ведь тоже свой день рождения с мамой справлю, а с ним в какую-нибудь из суббот отмечу это событие микроскопического масштаба и важности. В день рождения нужно быть с самыми близкими людьми.

21

Девятое декабря. Суббота.

Пришел к отцу. Подарок мой ему очень понравился. Я даже не ожидал. Он при мне повесил его в комнате. Говорит:

— Может быть, у тебя способности?

— Нет у меня способностей. Недавно пробовал маму вылепить, не получилось.

Отец ставит на стол тарелки, бокалы и бутылку сухого вина. Я отворачиваю портьеры. Очень люблю смотреть из отцовского окна зимой. Цепочки кустов, паучки деревьев, сеточки тропок, мигающие гирлянды фонарей. Все в миниатюре и с такой высоты кажется чистым и аккуратным, как макет.

Я выпил два бокала вина, и отказали тормоза. Пошел болтать про Тонину. Но между прочим. Есть-де, мол, такая учительница у нас, красавица, мы с ней о книгах иногда разговариваем.

— А кто твой любимый писатель? — спрашивает отец.

— Фолкнер.

Он удивился моей эрудиции. Выпили по третьему бокалу.

— Шутка, — признался я. — Мой любимый писатель — Хемингуэй. А из наших — Паустовский. И все классики мне нравятся. «Герой нашего времени» прекрасная вещь. Толстого теперь читаю. «Войну и мир».

Отец принес чай и торт. Он хоть и холостяк, а быт у него образцово налажен. Чашки красивые очень — бутоны. Мы как-то хорошо и свободно разговорились.

— Тургенева повести прочел. О любви. Любовь, любовь… А что такое любовь?

Я вспомнил свою тетрадь и вопросы, которые задавал отцу.

— А любовь — это когда две половинки рождаются в разных частях земного шара и бродят всю жизнь, чтобы никогда не встретиться.

— А когда-то ты ответил мне, что любовь существует.

— Конечно, существует.

Мы со своими чашками перекочевали в кресла, за журнальный столик.

— Почему ты не женишься? — спросил я.

Он внимательно посмотрел на меня и усмехнулся:

— Человек, который хочет чего-то достичь, не имеет права жениться. Я женился на Науке.

— А зачем достигать, если не для кого?

— Очень вероятно, человек, придумавший колесо, не был женат. Какое это имеет значение? Низкий ему поклон.

— А ты маму когда-нибудь любил?

— Володенька, это так давно было… — Он говорит усталым голосом, будто каждую встречу мы только и обсуждаем этот вопрос, а я все еще не понял. Это так давно было, что уже кажется неправдой.

— Но я-то — правда?

— И ты — правда, и она, и я. И все мы очень разные и очень одинаковые правды.

— Ты говоришь, как мой приятель Капусов. Тот говорит: истины нет. Маяковский — одна истина, Есенин — другая. Если бы появилась одна-единственная истина, закрылись бы пути к дальнейшему движению вперед.

— Забавный паренек, — сказал отец. — Хотел бы на него посмотреть.

— Могу познакомить. Но мы уклонились.

Я нахально лезу на рожон, а он уже, кажется, начал оправдываться.

— Видишь, Володя, всяко может в жизни сложиться. Могут быть страшные ошибки. Мы за них платим долго и мучительно. За некоторые — всю жизнь. Но брак — дело добровольное. Никого из нас не переделаешь. Я пытался внушить твоей матери, что нужно учиться, заставил поступить в полиграфический техникум. Что из этого вышло? Она и года не проучилась.

С большим трудом устроил учиться на гримера. Сказали, будет из нее толк, руки у нее хорошие. Ушла.

Да и не в этом дело. Разные мы очень. Друг из нее не получился. Она даже домохозяйкой быть не способна. Нет таланта создать уютный, спокойный дом и жить ради этого. Как я мог на ней жениться?

Сказать было нечего. Я впал в какое-то угнетенное состояние. Легкость наша исчезла. Он предложил проводить меня, я отказался.

Вышел на шоссе. Сбоку остались силуэты новых домов с ожерельями горящих окон, а над ними бездонное небо со звездами. Все это как огромный ювелирный магазин.

Я трясся в полупустом автобусе и жалел, что не сказал отцу, как отношусь ко всему этому. Пускай бы знал.

Нужно было рассказать ему другую сказку о половинках. Такую.

Любовь — это каждый раз новая задача. Рождаются две половинки, неважно где, в разных частях земного шара или рядом, и ищут друг друга. Это условие.