Черновой вариант

Вся моя жизнь связана с мамой. Я плохо помню детство. Не помню его русла, течения, отмелей, водоворотов, берегов. Детство для меня — ряд картин, застывших, но очень ярких, цветных, хорошо наведенных на резкость. И будто картины эти развешаны в темной комнате, каждая подсвечена, а источник света неизвестен.

Вот я, что-то натворив и отстояв в углу, робко вхожу в кухню для примирения. Только и требуется сказать:

«Мама, прости меня, я больше не буду». А я не могу этого произнести, топчусь у порога и вот, уже весь в слезах, зарываюсь лицом в передник и дышу запахом мамы. Пахнет от нее чем-то родным: телом и теплом.

Она гладит меня по голове. Я прощен.

И все это символ благополучия, незыблемости и справедливости мира. А мама — самый главный генерал.

Какое доброе у нее лицо! Мягкие щеки, нос и даже лоб. Я трогаю это лицо, тихонько глажу, и под моими пальцами оно — как нежная и бесформенная глина.

Вылеплю что хочу. Вылеплю себе маму. Снова все сделаю, как было. Только глаза не трону. Они очень светлые (серо-голубые, что ли?) с черным-пречерным ободком коротких ресниц. Я сижу у нее на коленях, обнимая за шею. И пока мы сидим вот так, ничего плохого с нами не может случиться.

Да со мной ли это было? И было ли вообще? А ведь если и было, то давно снесена в темную комнату и висит среди других цветных картин и эта, никому не нужная.

С отцом иначе. Я с ним вместе не жил. Я с ним встречался, гулял, гостил у него. Отец мне всегда нравился.

Сначала я ходил к нему с мамой или бабушкой, но больше, чем отец, меня занимал тяжелый стеклянный шар. В нем замок на горе. Встряхнешь шар, и там, над горой и замком, пойдет снег.

Когда я подрос и начал ходить к отцу без провожатых, меня стал интересовать сам отец. Я даже завел общую тетрадь, чтобы делать записи о нем. Собирал различные его высказывания. Тетрадь заполнялась несколько лет.

На первой странице красными печатными буквами начертано: «Общие сведения об N». А дальше — ответы на вопросы, которые я считал важными для каждого человека; задавал отцу и записывал ответы. Про тетрадь, разумеется, отец не знал. Вот записи на первой странице:

«1. Отношение к жизни: положительное (?).

2. Отношение к смерти: на вопрос, что бы он сделал, если бы пришлось умереть через двадцать четыре часа, ответил: «Хорошенько выспался бы, умылся, поел и пошел гулять. А потом бы умер».

3. Отношение к любви: существует.

4. Отношение к призванию: существует, но для большинства найти его труднее, чем любовь. Любовь можно найти не раз, а призвание одно.

5. Отношение к Родине: на вопрос, что такое Родина, ответил: «Не задавай глупых вопросов». Я сказал, что мне в самом деле интересно, что он думает. Ответил: «Это все, что тебя окружает, с чем ты родился и с чем ты умрешь».

6. Отношение к женщине: хорошее (?)».

И т. д. в том же духе.

Отцу сорок шесть лет. Он невысокий, худой, хорошо одет. Любит чистоту. Он математик и много работает, часто ездит на всякие международные конгрессы, симпозиумы, конференции. У него большая библиотека, и не только техническая. Он разбирается и в литературе, и в живописи, и в музыке.

Живет отец в новом районе, на двенадцатом этаже блочного дома, в однокомнатной квартире. Две стены стеллажей (и в прихожей книжные полки), стол, кресло, тахта, бумаги, рулоны, лампа с большим абажуром, пишущая машинка и много интересных безделушек.

В центре комнаты висит люстра, а над журнальным столиком с потолка на шнуре низко спущен светильник, похожий на мыльный пузырь, нежно-голубой, с разноцветными переливами. Тяжелые шторы. Часть вещей современных, часть старинных, но все одинаково любовно подобраны, и у каждой свое место.

Одним словом, если у отца и есть беспорядок, то какой-то строго продуманный, художественный. У нас с матерью — другое дело. По уши увязли в быте. С этими женщинами всегда так. Уж на что моя мать не красится, а все равно баночек и флакончиков куча. Зеркало повесит в комнате, а место ему в прихожей; тряпки валяются, посуды натащит из кухни. Кровать тут же тебе, с покрывалами обывательскими. А ведь можно тахту купить и постельное белье утром в шкаф укладывать. И беспорядок у них, у женщин, самый непривлекательный, житейский.

Всегда человек кажется загадочным и интересным, пока не попадешь в его жилище. Поэтому я так и оберегаю наш дом от чужих глаз. Не хочу, чтобы меня знали. Конечно, если бы я жил с отцом, я бы некоторых специально приглашал — пусть посмотрели бы.

А интересно хоть краем глаза заглянуть, как в доме у Тонины.

3

В той же тетради, где я вел «дело отца», но с обратной стороны печатными буквами написано: «Разные мысли». Подразумевались «умные мысли». По большей части мысли эти брались из книг, которые я читал.

Среди прочих высказываний я особо выделил два разряда, которые меня в свое время сильно расстраивали: