— Но я понимаю твоё удивление. Твой друг из полиции, как его? Архаров? Наверняка он сказал тебе, что меня арестовали и теперь упекут в тюрьму? Поэтому ты выползла из своего укрытия, верно? Он непростительно ошибся. Какая невнимательность! Вопиющая халатность!
Вадим оторвал Ингу от двери, повернул ключ и сунул его в карман брюк.
— У меня дочь скоро придёт из школы, — как можно более ровным тоном сказала Инга, — с бывшим мужем. Он её встречает.
— Инга Александровна, не беспокойся, — Комраков задумчиво достал ключ. — Может быть, заставить тебя его проглотить? Хотя нет, глотать мы сегодня будем более интересные вещи, — он резко сменил тон. — Ты вернулась из Сочи, куда уехала из-за ссоры с дочерью. Обиженная дочь ушла жить к отцу. Никто сюда сейчас не придёт. Я вынужден забрать у тебя телефон.
Инга, не сводя с него глаз, вынула телефон из кармана и положила на протянутую ладонь. Кожа Комракова была холодной и шершавой, как наждачная бумага. Он посмотрел на тёмный экран.
— Бедная Катя, — левой рукой он огладил высокие залысины на лбу, поправил у водолазки горло, будто та душила его. — Представь себе, каково это — всю жизнь тащить за собой чувство вины за то, что мать из-за тебя покончила жизнь самоубийством.
Инга хотела закричать что-то простое: «Да как ты смеешь трогать мою дочь?!» — но горло свело судорогой. Она молча кинулась на Комракова, хватая воздух, пытаясь оттолкнуть его, чтобы прорваться к запертой двери, но тот, уловив её начальное движение, сделал небольшой шаг вправо, изогнулся и с неожиданной для такой тощей фигуры силой вывернул ей руку. Инге пришлось наклониться почти до пола, чтобы боль стала терпимой.
— Помогите! — Она крикнула, надеясь, что услышат соседи.
— Жалкая попытка. — Чем-то обмотав её руки сзади, Комраков нежно убрал пряди с её лица и заклеил рот. — Хорошая штука — малярный скотч. При снятии со стен не оставляет никаких следов. При снятии с кожи — тоже.
Инге вдруг показалось, что у Комракова нет ногтей. Тут же она поняла, что он в тонких резиновых перчатках телесного цвета.
— Так на чём мы остановились? — вкрадчиво продолжал он. — Я предлагал тебе присесть в гостиной. Давай вот так. — Комраков посадил её на стул, заведя руки за спинку. Плечи свело, но Инга не стонала, чтобы не доставлять ему удовольствие. — Ещё чуть-чуть. Доведу до совершенства твою позу. — Грубым движением он раздвинул ей ноги, прикрутив каждую к ножке стула.
Комраков сделал пару шагов назад, любуясь. Будто бы он был скульптор, который только что закончил работу.
— Прекрасно, прекрасно, — кивнул сам себе и наконец сел на диван напротив Инги.
Он отпил чай, улыбнулся собственным мыслям. Инге становилось всё сложнее и сложнее думать — страх поднимался от низа живота к рёбрам, работая, как мгновенная заморозка. «Фиксируйся на деталях, — повторяла она сама себе, — фиксируйся на деталях». То, что этот человек мирно, уютно пил чай из её чашки через минуту после того, как привязал её скотчем к стулу, ввергло в панику.
— Тебе интересно спросить, Инга Александровна, когда я тебя вычислил? — Он мягко посмотрел на неё. — Кстати, снимаю шляпу перед твоим помощником — твой IP-адрес отлично защищён, по нему я тебя выследить не смог. Да и весь этот камуфляж под Сухову, включая трудовую книжку, выполнен великолепно. Я любовался. Такого соперника у меня не было никогда.
Он перегнулся через подлокотник дивана, поставил на колени чёрный кожаный портфель с пряжками. Когда Инга училась в школе, с такими ходили десятиклассники. Комраков одну за другой расстегнул пряжки, откинул крышку — мелькнул блокнот, серый бок ноутбука, какие-то провода — и достал оттуда шуршащий салатовый пакетик с надписью: «Коликов_нет — сеть столичных аптек».
— Орудие пробуждения в Сочи не забыла случайно? То, которое фотографировала? — Он поставил пакетик на журнальный столик. Внутри звякнули пузырьки с лекарствами. — Но если забыла — ничего. Я позаботился, со своим пришёл, как видишь. Я прекрасно знаю дозировки. Овощем не останешься.
Инга попыталась пошевелить руками, высвободить кисти. Вывернутые суставы тут же отозвались острой болью, она зажмурилась, будто получила кулаком в нос.
— Я вижу, тебе больно, — тоном искреннего сочувствия сказал Комраков. — Но не переживай. Это ненадолго. Скоро станет совсем легко. — Он задумался, рассматривая фотографии на стене. — Красивая у тебя дочь, да и ты — тоже ничего. Тонкая, высокая, эти волосы — загляденье. Жаль, ума тебе не хватило. Не надо было под аккаунтом Штейна в группу соваться.
Комраков встал, подошёл к комоду, который стоял у рабочего стола.
— Видишь ли, я тут порылся у тебя, пока ждал, — продолжал он извиняющимся тоном. — Не беспокойся! Все вещи на своих местах, и я был в стерильных перчатках.
Он выдвинул верхний ящик комода и достал оттуда записку, которую писала Инга, — первое задание при вступлении в группу.
— Зато записка теперь будет на самом виду!
Он положил листок на журнальный столик рядом с лекарствами.