— Почему, если вы поняли суть группы, вы не обратились в полицию?
Полина улыбнулась:
— А я вот, пожалуй, выпью кофе. — И, подняв трубку стационарного телефона, распорядилась: — Оль, капучино, пожалуйста. Да, только мне. Благодарю.
Когда она подняла на Ингу глаза, улыбка, блестящая и скользкая рыба, ещё не сошла с её лица:
— По той же причине, что и вы, Инга. Мне было невыгодно привлекать к себе и к банку внимание. Я не хотела встреч с полицией. Не хотела, чтобы наши клиенты видели тут шастающих сотрудников органов. Им, знаете ли, всё равно, полиция это или «маски-шоу». В нашей стране как: если в офисе замечены подобные лица, значит, через неделю ЦБ лишит банк лицензии. Это сеет ненужную панику среди клиентов. Они начинают выводить свои деньги. Мы, конечно, входим в систему страхования вкладов, но и ей тоже никто не верит.
В переговорную вошла секретарь с подносом. Полина молча следила за её движениями, дождалась, когда та выйдет. Отпив из толстопузой белой чашки, похожей на маленькую бочку, Полина продолжила:
— Для меня участие Малышева в этой группе означало лишь одно: он действительно покончил с собой. И больше никто из моих сотрудников к этому не причастен.
— Вы не очень его любили, так?
Полина равнодушно кивнула:
— Он был моим подчинённым. Отвечал за сопровождение сделок. Документация, подписи, печати. Должна признать, что он был исполнительным и точным. Но знаете, аморфный, никакой. Он даже двигался, как сквозь воду. Клиенты часто просили поменять им менеджера. А это плохой знак в нашем бизнесе.
— Это плохой знак в любом бизнесе, — заметила Инга.
— Да, успешная карьера ему не светила, — согласилась Полина. — Да он не очень-то и хотел. Понимаете, он был как будто подтёрт ластиком, без чётких линий характера. Ничего его не интересовало. Одно время пытался худеть — стал ходить с Петровой и Смуглиным в спортзал — это сотрудники моего отдела — бросил. Ел очень много, но на автомате, как будто бы испытывая отвращение к еде. Если про фильм какой-нибудь спросишь, вот гремит фильм в Москве, понимаете? Все сходили, кто в восторге, кто плюётся, Малышев: нормально. А книга эта как тебе, Виктор? — Нормально. А игра? — Нормально. И так про всё, понимаете? Да и внешне был скорее неприятен.
— И ещё эти три родинки на щеке… — Инга вспомнила, что на фотографии у Малышева были отчетливо видны три крупные бесцветные родинки, не родинки даже, а жировики, которые располагались на правой щеке друг над другом, похожие на снеговик.
— Да, вот и вы заметили. Отталкивающая черта, — сухо улыбнулась Яковлева. — Неудивительно, что он пользовался услугами жриц любви.
— Были у него какие-то накопления или собственность, которая могла перейти в наследство после смерти?
— Наследников у него не было точно, — неприятно хмыкнула Яковлева. — Родителей тоже: как-то за ланчем он рассказал нам, что мать растила его одна и умерла уже довольно давно, лет пять назад. Насчет собственности не знаю: квартиру, по-моему, он снимал. А вот вклад у него в нашем банке был. Я это знаю точно, потому что оформляла его зарплатную схему, и помню, что 40% ежемесячно он помещал на свой депозит. Ежегодные и ежеквартальные бонусы уходили туда же. Так что там должна была накопиться неплохая сумма за те четыре года, что он у нас работал.
— Полина, вы не могли бы выяснить, что стало с этими деньгами?