Черные комиссары

– Мы не о том говорим.

– Или что, я способен что-либо лишнее сболтнуть о вас в казарме?

– Даже мысли такой не допускаю. Но хочу знать, кто служит рядом со мной и что им движет.

– Вера запрещает нам служить в армии: стрелять в человека, вообще брать в руки оружие.

– Вот оно что?! – удивленно качнул головой капитан.

– Нет-нет, во время построения я винтовку беру и на стрельбище уже стрелял, чтобы военкома своего и майора Кречета не подводить. Другое дело, что многие из нашей общины отказывались идти в армию, некоторые даже отказывались получать паспорта и становиться в военкомате на учет. Поэтому-то почти всю общину арестовали. Некоторых уже даже расстреляли.

Капитан мрачно смотрел на Пробнева. Как солдат, как ординарец, наконец, просто как мужчина, ефрейтор пал в его глазах до всякого возможного предела. Облачиться в военную форму, а тем более – в форму моряка, и отказываться по-настоящему брать в руки оружие, проходить полноценную военную подготовку, а значит, и достойно сражаться?.. Нет, это было выше его понимания.

Первым, и вполне естественным, как считал капитан, желанием его было выставить ординарца за дверь и завтра же потребовать, чтобы Пробнева убрали из батареи, разжаловав при этом из старших краснофлотцев. Но еще с большим удовольствием Гродов попросту вышвырнул бы его в окно, а затем долго отмывал руки. Ему стыдно будет осознавать, что рядом с ним, плечо в плечо, служит такая вот затаившаяся богобоязненная «контра» или просто мразь.

В то же время капитан понимал, что стоит ему повести атаку на этого парня, как за него, сектанта, тут же возьмется НКВД, и тогда уж бедолагу точно припишут к «контре», к врагам народа, агентам мирового империализма или еще черт знает к какому «враждебному лагерю».

– Однако ничего этого в моем «призывном деле» нет, – уловил его колебание Пробнев. – Так что не волнуйтесь.

– К твоему счастью, нет, – уточнил комбат.

– Это верно. Поначалу меня причислили ко втянутым в секту и временно заблуждавшимся, а затем, после призыва, вообще забыли о моем богомольчестве. Зато в «деле» было написано, что я технически грамотный, хорошо вожу мотоцикл, машину и катер.

– И катера, значит, водишь, – машинально как-то повторил Гродов.

– Так ведь служба же… Можете не сомневаться, на ДОСААФовских курсах обучался. Отец всегда сурово заботился о том, чтобы я знал технику, чтобы инженерное образование получил, как он сам, как его дед и два брата, один из которых служит авиационным механиком.

– И как же эта техническая подготовка, да при такой «суровой заботе», уживалась с отцовским благословением на сектантство? Ну, добро бы просто веровал, в обычной церкви молясь, как все правоверные христиане…

– Не отец это, мать благословляла. Весь ее род к секте инокентиевцев[27] принадлежал. На этой почве они с отцом и развелись.

– Словом, так, служивый. Мне плевать на то, к какой сектантской общине ты до призыва принадлежал и какому богу молился; позволяет ли тебе вера брать в руки оружие или не позволяет. Пока ты на службе, ты – солдат, а потому «Библия» у тебя должна быть только одна – армейский устав. Откажешься молиться ему, струсишь или попытаешься предать – пристрелю перед строем, в назидание всем прочим богобоязненным.

– Я буду служить, как надо, товарищ капитан. До армии ровесники только и знали, что подтрунивали надо мной. Но когда месяц назад я появился в своем поселке в форме военного моряка… Все, кто знал меня раньше, были поражены. Так что…

– Всё, забыли об этом разговоре, – прервал его капитан. – Проверьте мотоцикл, заправьте бак, транспорт нам пригодится. И ждите приказаний.

– Так ведь служба же… – передернул плечами старший краснофлотец.

24

В течение двух последующих недель Гродов вел себя так, словно войска противника уже подходили к верховьям приморских лиманов, пространство между которыми батарее придется отстаивать вместе с пехотой. Бойцы отрывали и тут же маскировали небольшие, на двух-трех бойцов, окопы возле командного пункта, орудий главного калибра и орудий зенитного прикрытия.

Появление сплошной линии окопов немедленно привлекло бы внимание к странному хутору из трех хат посреди степи, тем не менее ходы сообщений между отдельными окопами и орудийными капонирами были намечены, так что окончательно подготовить их к круговой обороне можно было бы в течение каких-нибудь двух-трех часов. Кроме того, краснофлотцы убирали остатки демаскировавшей батарею узкоколейки. Причем все эти работы уже трижды прерывались объявляемой комбатом боевой тревогой, при которой бойца сначала готовили к бою орудия и вели условный огонь по пристрелянным на море и суше целям, а затем отходили в казематы, в район казарм и электростанции, чтобы продолжать сопротивление на нижнем ярусе батареи.