Черные крылья Ктулху — 2

Сперва Конни бросился в глаза цвет — темно-фиолетовый, как у зрелого баклажана, с чуть более светлыми, сиреневыми или, скорее, голубоватыми прожилками. Диаметром предмет был не больше мелкой тарелки, и в середине был чуть толще, чем с зубчатых боков. По краям виднелись пять — нет, шесть морщинистых пятен, окаймленных кольцами насыщенного розового цвета. Поверхность непонятного предмета была бороздчатой, почти зернистой.

— Что за фигня?

— Если б я знал.

— Рик, что это, по-твоему?

— Плацента?

— Нет, не плацента.

— Будто ты хоть раз плаценту видела.

— Вообще-то, видела. Я как-то смотрела передачу на «Лайфтайме», не помню названия, — там показывали роды во всех подробностях. Так что я повидала кучу плацент, и это совершенно точно не она.

— Хорошо, раз это не плацента, то что тогда?

— А это вообще что-то человеческое?

— Что? Хочешь сказать, это животное?

— Не знаю. Похоже на какую-то медузу.

— Для медузы оно слишком плотное. К тому же разве медуз не полагается держать в воде?

— Наверное.

Рик сунул руку в контейнер, но Конни перехватила ее:

— Боже, что ты делаешь?!

— Я хотел вытащить эту штуку и рассмотреть поближе.

Он освободил руку.

— Ты же не знаешь, что это.

— Уж точно не чья-то почка.

— Это понятно, но нельзя просто так… вдруг эта штука ядовита?

— Да ну.

— Есть животные, кожа которых ядовита. Слышал о лягушках-древолазах?

— Ох. — Рик отдернул руку и отступил от холодильника. — Ты права. Что же это, по-твоему, радость моя?

— Пока что мы можем лишь исключить неподходящие варианты. Я не думаю, что эта штука может кому-то спасти жизнь, и она совершенно точно не была частью тела жертвы какого-нибудь мафиози. Она также не использовалась для питания каких-либо эмбрионов. Остается один вариант: это черт знает что. Возможно, какое-то животное.

— Не похоже.

Конни развела руками:

— Мир велик. Кто знает, какие твари живут на дне океанов или под землей. Может, это недавно открытое животное, которое везли в музей.

Рик простонал:

— Ладно. Предположим, эту штуку везли какому-то заждавшемуся ученому. И что нам теперь делать?

— Полагаю, садиться обратно за телефон.

— Начнешь сама, пока я готовлю ужин?

Конни не была голодна, но согласилась:

— Идет.

Рик потянулся к контейнеру.

— Успокойся, — сказал он, почувствовав, как жена напряглась, готовая вновь схватить его за руку. Придерживая холодильник левой рукой, правой Рик задвинул крышку. Та со щелчком закрылась.

3

Неудивительно, что ночью Конни приснилась штука из холодильника. Ей снилось, что она в комнате отца Рика в доме престарелых (даже во сне Конни не звала его ни «Гари», ни «мистер Уилсон», ни тем более «папа»). Отец Рика сидел в зеленом кожаном кресле у окна, подставив лицо солнцу. Его поза напомнила Конни тянущиеся к свету растения. Сходство подчеркивал зеленый спортивный костюм с эмблемой «Нью-Йорк Джетс». Глаза отца Рика были закрыты, губы беззвучно шевелились, управляемые болезнью Альцгеймера, стремившейся подавить все, что осталось от его прежней личности. В лучах солнца он выглядел куда моложе своих пятидесяти восьми: его можно было бы принять за молодого дядю Рика, но не за отца. И он уж точно был недостаточно стар для своей болезни, которая поглощала его с терпеливым упорством питона, переваривающего добычу.

Конни стояла спиной к массивному комоду, на котором грудой лежали орхидеи с фиолетовыми и розовыми цветами. В воздухе стоял едва уловимый запах поджаривающихся на солнце водорослей — так пахли эти цветы. Конни не заметила, как в комнате появился Рик. Он склонился перед отцом и протянул к нему руки, будто отдавая подарок. В его ладонях была штука из холодильника, ее края свисали, и в ярком свете она казалась еще темнее и отчетливее. Если бы сцена перед глазами Конни была фотографией, то неизвестную штуковину можно было бы принять за чернильную кляксу.

— Возьми, — сказал Рик отцу. — Это тебе.

Отец не ответил, и Рик окликнул его:

— Папа?

Открыв глаза, отец повернулся к сыну. Конни была уверена, что он даже не заметил «подарка». Он прохрипел:

— Цвети.

— Смотри, какая красота, — сказал Рик.

Отец прищурился и взглянул на Конни. Он рыдал, по щекам бежали ручьи слез, в лучах солнца казавшиеся потоками лавы.

— Цвети, — повторил он.

Конни вскочила с кровати еще до того, как проснулась. Ей казалось, что она проспала до глубокой ночи, когда люди бодрствуют лишь в случае какой-то семейной трагедии, но электронные часы показывали только две минуты первого. Она спала всего час.

Обернувшись, Конни увидела, что Рика в постели нет. Волноваться не было причин: муж часто засиживался допоздна, смотря ночные новости или шоу Чарли Роуза. Они знали друг друга семь лет, и Рик всегда плохо спал. Его бессонница стала только хуже, когда заболел отец. Поначалу Конни всегда проверяла, не случилось ли чего, но потом, свыкшись с привычками мужа, перестала вылезать из постели, не найдя его рядом. Обычно она находила Рика грызущим домашний попкорн на диване у телевизора. В этот раз она ожидала застать его там же, но в гостиной было темно, и Конни занервничала.

— Рик? — позвала она. — Дорогой?