Черные крылья Ктулху. Истории из вселенной Лавкрафта

Сердце упало, на коже выступил пот. Такой вопрос не предвещал ничего хорошего.

— Детка, я пользуюсь успехом. Какая из них? — проронил он с невинным видом.

Сердечный приступ, о котором он рассуждал, кажется, был ближе, чем он рассчитывал.

Ванда улыбнулась:

— Та, что выходила из твоей квартиры прошлым утром, идиот.

То, что он знать не знал никаких девушек, кроме нескольких официанток на вечеринках, едва ли облегчит его участь. Невозможно отрицать, что он заглядывался на многих девушек, и теперь гадал, заслуживает ли за это мучительной смерти. Вместо того чтобы попытаться убедить ее, что никакой девушки не было и в помине, или объяснить все невинной ошибкой, он не придумал ничего лучшего, чем глупо спросить:

— А что ты там делала в такую рань?

После чего в мгновение ока оказался за дверью. Закатное небо отливало пурпурным и оранжевым. Липкий от пота, домой он добрался не скоро.

На следующий день он решил расспросить соседей. Никто не видел и знать не знал никакой девушки. Никто также не видел Хопкинса, а вот его-то видеть желали многие. Даже Бобби Силвера — для друзей просто Слая — не возбудила таинственная незнакомка, а большего любителя клубнички Першинг в жизни не встречал. Слай лишь выдал короткий смешок и ткнул Першинга локтем под ребра, когда тот описал ему девушку, которая якобы выходила из его квартиры. Молодая (относительно), темноволосая, в теле, короткое черное платье, яркая помада.

— Не слышал, когда они собираются починить систему? Тут жарче, чем в аду, — сменил тему Слай и растянулся на скамейке рядом с колоннами главного входа, обмахивая себя старой панамой.

Марк Ордбекер, школьный учитель математики, который жил прямо под Першингом с женой и двумя детьми, посоветовал ему позвонить в полицию.

— Пусть придут и проверят.

Они стояли у двери квартиры Ордбекера. Сосед прислонился к притолоке, безуспешно пытаясь впихнуть в визжащего отпрыска молоко из бутылочки. Его лицо покраснело и блестело от пота. Марк признался, что по сравнению с домашними заботами начало учебного года покажется отпуском. Его жена укатила на восток, на похороны.

— Стоило ей уехать, и все пошло наперекосяк. Если погода не переменится, вернется она аккурат к моим собственным похоронам.

Старший сын Ордбекеров, мальчик пяти лет по имени Эрик, стоял позади отца. Волосы и щеки блестели от пота, но лицо было бледным.

— Привет, Эрик, — поздоровался Першинг, — я тебя не заметил. Как дела, малыш?

Обычно Эрик вел себя шумно, или, как сказала бы Ванда, не давал никому расслабиться. Сегодня мальчик не отходил от отца, так и стоял, обхватив руками его ногу.

— Не обращайте внимания, скучает по маме. — Марк наклонился к Першингу и тихо объяснил: — Сепарационная тревога. Не может заснуть с тех пор, как она уехала. С детьми бывает непросто. — Он неловко взъерошил волосы сыну. — А что до вашей странной посетительницы, то я бы вызвал копов. По крайней мере, подайте заявление, и, если эта особа явится к вам с ножницами посреди ночи, а вы стукнете ее по голове клюшкой для гольфа, у полиции уже будет зацепка для предварительной версии.

Першинг поблагодарил соседа за совет. Впрочем, никто еще не убедил его, что все это не более чем совпадение или плод разыгравшегося от ревности воображения Ванды. Он еле удержался, чтобы не постучаться к Филу Уэзли, который жил напротив. Фил Уэзли был старше Першинга на десять лет и поселился в отеле несколько лет назад. Болтали, что в прошлом он показывал фокусы со сцены. Одетый с иголочки и неизменно любезный, Фил Уэзли держался особняком. В городе у него была контора по оказанию магических услуг: чтение карт Таро, гипноз, спиритические сеансы и прочая магическая дребедень. При встрече они здоровались, вместе ждали за дверью коменданта Фрейма, и этим их отношения исчерпывались. Першинга это устраивало.

— Да нет, что за ерунда! — сказал себе он.

Першинг всегда закрывал дверь на задвижку, с годами утратив уверенность в том, что сумеет одолеть грабителя. С его-то больными коленями и спиной. По счастью, никаких следов взлома не обнаружилось, ничего, кроме свидетельства Ванды. И Першинг решил, что изображать сыщика-любителя на такой жаре себе дороже.

Упрямица Ванда не звонила. Гордость мешала ему позвонить первому. И все же ее молчание и то, что он поминутно смотрел на часы, злило. Не в его правилах было переживать из-за женщин, — судя по всему, он скучал по Ванде больше, чем ему хотелось.

Когда солнце повисло на западе оранжевым шаром, температура достигла пика. В квартире было нечем дышать. Он дотащился до холодильника и, широко расставив ноги, встал в трусах перед открытой дверцей, омываемый ледяным сиянием. Все лучше, чем ничего.