Черные крылья Ктулху. Истории из вселенной Лавкрафта

Джастин с отвращением перевел взгляд с площадки и сохранившихся церковных ступеней на пыльный круг с бордюром по периметру и редкими пятнами жухлой травы. На внешней стороне круга стояла некрашеная скамейка со сломанными рейками. Слева от нее из земли торчали два похожих на поганки бетонных стола с шахматными столешницами. Вокруг одного стола стояли три бетонных стула, вокруг другого — четыре. Уродливая мебель была покрыта толстым слоем рыжей краски, отчего еще сильнее казалось, будто ее умыкнули из какой-то забегаловки. Стало быть, уже в девяностых Провиденс, этот заповедник четких границ и литературного наследия, докатился до такого. Впрочем, стоит ли трепать себе нервы из-за неправильно расставленных приоритетов других людей?

Проволочная ограда за скамейкой отмечала границу сквера. За ней стояли три дома: бежевый с плоской крышей, голубой со скатной крышей и зеленый с шатровой крышей. Мощный фонарь между верхними окнами голубого дома освещал парк неожиданно ярко. Кто-то вынырнул из густой тени за шахматными столами и бросился прямо на Джастина. Не хватало только, чтобы его еще и ограбили!

Джастин в изумлении молчал, у него подкосились ноги при виде человека, который внезапно развернулся и вновь скрылся в темноте. Он не тронулся с места, когда беспокойный призрак Говарда Филипса Лавкрафта снова вылетел из тени и настойчиво поманил за собой с расстояния вытянутой руки, прежде чем вернуться в тень. Когда Лавкрафт подошел в третий раз, профессиональные рефлексы побудили Джастина поднять камеру, сбросить крышку с объектива и включить серийную съемку. У него дрожали руки, но, по крайней мере, автоматическая вспышка не отпугнула Лавкрафта, как когда-то отпугнул голос Джастина. Более того, привидение задержалось чуть дольше и поманило настойчивее. Возможно, на этот раз с ним удастся поговорить. Джастин продолжал снимать, его руки уже не так дрожали. Он смотрел через видоискатель на несчастное лицо Лавкрафта, искренне жалел его и не мог подобрать слов. И все же он не собирался следовать за призраком в слепую неизвестность. Лавкрафт, казалось, еще больше опечалился, ушел и в четвертый раз не вернулся.

Джастин опустил камеру и смущенно огляделся по сторонам. Пешеходов поблизости не было, а случайный автомобилист промчался мимо, как будто не заметил ничего необычного. К тому же, когда привидение перестало метаться туда-сюда и оборудованный датчиком движения фонарь погас, погрузив сквер за церковными ступенями в тревожный и таинственный мрак, Джастин наконец заметил, в какие трущобы забрел.

Разумеется, Джастин был в смятении и замешательстве. Он наклонился, пошарил по мостовой, каким-то чудом нашел отброшенную крышку объектива и внезапно осознал, что умирает от голода, как будто вовсе не ужинал, и к тому же изнывает от предвкушения, словно некая давняя мечта должна вот-вот исполниться. Но что может сравниться с явлением призрака? Он понятия не имел и заключил, что странное предвкушение — лишь обман чувств, вызванный голодом и взвинченными нервами.

Когда он вернулся в «У Анджело», основная толпа уже схлынула. Он присел за тот же столик, и бойкая официантка отметила, что, наверное, ему очень понравилась кухня. Он выбрал самое сытное блюдо — ньокки, а к ним ботву брокколи, баклажан под пармезаном и полграфина красного вина. Официантка просияла, как будто обжорство достойно восхищения, и назвала его «милым». Если по нему и было заметно, что он повстречался с призраком, она не придала этому значения.

Кстати, о призраке… Джастин тонул в водовороте эмоций — смятения, негодования, любопытства, беспокойства, волнения… И все же его мысли то и дело возвращались к определенным деталям увиденного. Расправляясь с едой, он размышлял о том, что эктоплазматический Лавкрафт без труда пересек город, но по прибытии повторил в точности те же движения, что в здании Листа, за исключением единственного жеста. Может, привидения и склонны повторять одни и те же действия, но это объяснение кажется слишком поверхностным.

К тому же на месте Лавкрафта Джастин не стал бы назначать встречу на Саттон-стрит. Конечно, церковь Святого Иоанна имела для него какое-то значение как место действия рассказа, но, насколько Джастину было известно, Лавкрафт видел ее только с расстояния в несколько миль. Рядом с домом было множество более значимых для него мест. Почему бы не материализоваться в одном из них? И почему именно Джастин? Да еще и дважды? Чего бы ни хотел беспокойный дух, имелось множество людей, которые куда больше подошли бы ему в качестве помощников. И тем не менее ему не доводилось слышать, что Лавкрафт являлся кому-то еще.

Джастин уставился на три чистые тарелки и пустой графин. Он мог бы поклясться, что все было вкусно, однако совершенно не помнил саму трапезу. Он поглощал еду как одержимый. К счастью, никто из посетителей не смотрел на него с осуждением.