«Черные лебеди» России. Что несет нам новый цикл истории

Надо сразу объяснить, какое отношение я имел к покойному Б. А. и почему юбилейно взялся о нем вспоминать. Вынужден сказать это еще и потому, что немало мелкой мифологии на этот счет наворочено за последних 15 лет моими (не)доброжелателями.

Я никогда не был важным человеком в окружении Березовского. Не имел отношения к его бизнесу или деньгам. О большинстве березовских серьезных (в его понимании) дел знал не вовремя, мало или ничего.

Вопреки старым слухам, никогда не служил я ни «политическим директором» Березовского, ни его представителем в России после Борисовой эмиграции в 2000 году. Опять же, и о многих его политических проектах я узнавал случайно, а то и никогда.

Кем же я для него все-таки был — применительно к праздничной дате?

По-моему, максимально близко к истине будет так.

Консультантом по отдельным сюжетам. Иногда для него важным, пример — «оранжевая революция» 2004 года на Украине. Были и другие важные сюжеты с конца 1990-х годов.

Относительно качественным собеседником по долгим темам, не имевшим тогда практического значения.

Другом? Возможно, скорее, начиная с 2004-го (революция). Я так считаю, хотя он, может, и не считал. Для него «друг» значило нечто совсем иное или вообще не значило такого, что можно было бы словарно объяснить.

Кем он был для меня, сказано в первом абзаце, выше.

Хорошо ли я знал Березовского? Считаю, что хорошо. Хотя виделись мы нечасто и не помногу. Но ведь не обязательно каждый день смотреть музейную картину, чтобы полагать ее хорошо известной тебе. Знание же, как мы понимаем от Платона, — это воспоминание, черпаемое из волшебного резервуара Вселенной, не зависящее от твоего практического опыта и прочих посюсторонних фактов. Знание, в том числе мое о Борисе, — оно само по себе.

Отдельно от жизни и не всегда совместимо с нею.

Еще хочу сказать, что смотрю на него не из мейнстрима, которому никогда не принадлежал, но глазами фрика и маргинала — обычными моими глазами.

Легенды о Березовском

Основные легенды, которые по случаю даты пора бы уже перестать воспроизводить, такие.

A) В 1990-е— по крайней мере, в середине десятилетия — он был хозяином страны, в смысле Российской Федерации.

Б) Березовский — хитроковарный интриган, мастер тонких многоходовых комбинаций (многоходовок).

B) Злейший враг Путина. Предмет ненависти и объект мести последнего. Свернул себе шею в затянувшейся борьбе с куда более сильным противником.

По мере поступления.

А) БАБ не мог быть хозяином никакой страны, потому что не был хозяином вообще. Органически и психически, у него не было ни чувств, ни свойств, ни, главное, инстинктов хозяина. Не просто так вся его собственность — от пакета акций банальной «Сибнефти» до какого-то там невиданного (во всяком случае, мною, да им самим, кажется, тоже) дворца в Марокко — была оформлена настолько через пень-колоду, что ни один суд мира никогда не признал бы ее подлинно березовской. Из-за чего БАБ в конечном счете и разорился в хлам.

Собственность в Борисовом постижении — это нечто, чем он мог управлять одной лишь силой своего сознания. в принципе, довольно русский подход, в исторической России, где мы все еще живем, всякая бумажка, удостоверяющая принадлежащее тебе, — не гарантия чего бы то ни было, но только повод обсудить с тобой, кому оно все принадлежит на самом деле, по справедливости. И порою, но вовсе не всегда, возможность этим утилитарно пользоваться, пока тебя не выгнали более сильные, мудрые и правильные.

В общем, пока контролируешь что-то силой воли, любви или страха — твое. На минуту потерял такой контроль — уже не очень-то твое.

«Собственность— то, что принадлежит моей голове», — мог бы сказать Березовский, хотя никогда, кажется, не говорил.

Страну РФ БАБ считал потрепанной до вокзального состояния, но местами все еще шикарной любовницей из очень знатного, пусть и обедневшего, оскудевшего рода, которую можно посредством дьявольского обаяния и шизофренического ума сношать как угодно куда угодно.

Хозяйское право на страну не только не было зарегистрировано никогда, как всякий его подразумеваемый им же актив, — его не было и в материальной реальности. Только в воображении его самого, некоторых друзей и многих врагов. Потому-то его вытеснили быстро, как только захотели. А всякие чиновники и топ-менеджеры, которых он считал своими-своими — опять же в порядке условной собственности на их завороженные его обаянием души, однажды, в 2000 году, поняли, что работали совсем не на него, а вроде как на государство. Государство!

Один наш общий приятель, человек успешный и (но) потерпевший, как-то сказал, что Борис подставил всех олигархов, выдавая себя за того, кем не был и быть не мог. Потому что власть в России — это в первую голову полицейский. Корочка и свисток, повестка и воронок по определению здесь значат больше, чем любые частные атрибуты уважения типа приглашений на кремлевские приемы, загородных резиденций, бронированных «мерседесов», полков частной охраны, даже своих могущественных медиа.