Черные Мантии

Итак, площадь Акаций была чрезвычайно популярна. Здесь встречались дамы благородного происхождения и дамы из нарождающейся знати, а также дамы, представляющие, так сказать, официальные круги, имеющие отношение к Министерству внутренних дел или к Министерству юстиции. Ведь Кан – это столица. И дамы, связанные с государственной службой, перевозящие с места на место свои семейства, как того требуют интересы родины, любят Кан с его дешевизной, приятным обществом и чистым воздухом.

И, верите ли, порхание канских дам все же привлекло к себе внимание прелестной Мэйнотт, этой итальянской мадонны. Она быстро покончила с туалетом своего любимца и рассеянно поглядела на ужин Андре, стоявший на плите. Она и впрямь обожала своего Андре – самого любящего супруга, о каком можно только мечтать. Их брак был заключен по любви, если таковая вообще бывает на этом свете… Но сейчас красавица Мэйнотт, спрятавшись за дверью, стала разглядывать платья из шелка и крепдешина, легкие шарфы, итальянские соломенные шляпки гуляющих… Что тут сказать?.. Она не удостоила бы и взглядом пятьдесят или даже пятьсот Дон-Жуанов, но вот предметы роскоши и цветы ее неизменно влекли.

Мостовая зазвенела под копытами лошадей, и красавица Мэйнотт побледнела от волнения. В открытой коляске, покачивающейся на рессорах, находился целый букет нормандских маркиз, не менее прекрасных, чем парижанки.

Жюли закрыла дверь, присела и вздохнула. Ребенок попытался забраться к ней на колени, но она его оттолкнула. Ее охватило мечтательное настроение, и она достала колоду карт из ящика светлого деревянного стола. Эта очаровательная мадонна была южанкой, и ей еще не исполнилось и двадцати лет.

Она принялась гадать. Малыша это заинтересовало, и он не мешал матери. По мере того как молодая женщина раскладывала карты, ее умное, с правильными чертами лицо оживлялось; теперь оно было не только красиво, но и выражало страсть; глаза ее блестели, она внимательно следила за тем, как ложились карты, и время от времени ее губы что-то шептали.

– Ты будешь богат! – обратилась она к ребенку с движением, внезапность которого заставила малыша вздрогнуть.

И Жюли уронила голову на руки. Однако вскоре она собрала карты и положила колоду на место, посетовав при этом:

– Но карты не сказали мне, когда!

С наступлением сумерек вернулся Андре. Людей на площади становилось уже меньше, а комиссар полиции отправился в цирк, оставив жену с господином Эльясеном Шварцем. Эльясен был эльзасцем, опередившим своим появлением нашего Ж.-Б. Шварца. Не будь Эльясена, Ж.-Б. Шварц, возможно, и попал бы в контору комиссара полиции. Поэтому позже, когда Ж.-Б. Шварц стал миллионером – а он им стал, причем не просто миллионером, а миллионером в квадрате и более того, – он обеспечил теплое местечко этому Эльясену – косвенному виновнику своего благосостояния. Да, проигрыш в небольших делах открывает порой лучшие шансы для большого выигрыша.

У Эльясена были белесого цвета волосы, брови и ресницы, розовая кожа, широкие плечи, здоровые зубы и глаза такие же, как и волосы: короче, это был крепкий эльзасец. Он исправно выполнял свою работу в конторе и говорил мадам комиссарше, что в красоте Жюли есть что-то дьявольское. Им были вполне довольны.

Тем временем внизу, в комнате за лавкой, ужинали голубки Мэйнотт. В Андре было что-то детское, несмотря на мужественное выражение его лица. Он был счастлив, иногда – до умопомрачения, и когда смотрел на жену – свое обожаемое сокровище, то боялся, что ему снится сон.

Заметьте, что ему было ведомо все то, о чем, казалось, он не имел ни малейшего представления: так, он знал страсть Жюли к гаданию. А когда под окном появлялись великолепные дамы в сногсшибательных туалетах, крепдешинах и итальянских соломенных шляпках, ему казалось, будто в его собственной груди бьется чувствительное сердце Евы. Ах! Он по-настоящему любил, и его сердце было сердцем мужчины! Но Жюли обо всем этом не думала. Когда глаза Андре смотрели в ее глаза, она испытывала только счастье, которому могла бы позавидовать даже королева. Итак, повторяю: здесь было двое влюбленных. Ребенок забавлялся их поцелуями – милое, смеющееся создание, как бы само воплощение улыбки счастья, сияющей на их лицах.

Они говорили обо всем, кроме любви, поскольку семейные радости не похожи на другие, хотя, может быть, и напрасно.

Молодая женщина спросила:

– Отчего ты так долго был у господина Банселля?

– Да сундук этот! – ответил Андре. – Опять этот ящик! Он из-за него просто света белого не видит!

– А что ему нужно?

– Отделать заклепки, нанести чеканку на ручки, позолотить резьбу, покрыть поверхность бронзой, короче говоря, превратить эту вещь в драгоценность. Прямо с ума сошел.

Из магазина послышался негромкий шум. Оба приумолкли, но не двинулись с места. Хотя был уже поздний вечер, на площади еще раздавались голоса гуляющих.

– Он действительно может схватить грабителя? – продолжала разговор Жюли.