Черные Вороны. Реквием

— Арестован за что, просто скажите, я прошу вас.

— По обвинению в убийстве. Пропустите.

Полицейский пошел к машине, я сунула руку в сумочку и побежала за ним, схватила за рукав.

— Эй, вы что себе позволяете? Мешаете полиции при исполнении? А ну-ка уберите руки.

Я незаметно вложила в его ладонь свернутые купюры.

— Просто скажите куда его…Скажите мне.

— Пока что в СИЗо.

Я бросилась к своей машине, на ходу доставая сотовый. Застыла. И кому я буду звонить? Герману? Кому?

Мною овладело отчаянье. Я села за руль, чувствуя, как сердце колотится в горле. Снова схватилась за телефон, набрала номер Генадьевича.

— О, Инга! Я уже думал,

вы обо мне забыли, и…

— Я прошу вас, мне срочно нужен адвокат, хороший адвокат.

В трубке молчали.

— Вас арестовали?

— Нет, не меня, мне нужен адвокат, — истерически закричала я.

— Для кого?

— Мы можем с вами встретиться?

— Конечно. Через полчаса на нашем прежнем месте.

Я завела машину и сорвалась с места. Мне нужны были деньги. Срочно снять наличность. В банке мне ответили, что на моих счетах все по нулям, а карточки заблокированы. Я в недоумении хлопала глазами, потом указала номер своего личного счета — и тот закрыт. Постепенно мною овладевала паника. Я не понимала, что происходит, откуда на меня все это сыплется. Пока не зазвонил мой сотовый. Увидев имя Германа на дисплее, я побледнела. Я все поняла. Дрожащими руками поднесла трубку к уху.

— Все деньги переведены на мой счет в Швейцарии, у тебя нет ни копейки. Геннадьевич не будет ждать тебя через полчаса на назначенном месте — ему уплачено за то, чтобы не помогал тебе. Я перекуплю любого адвоката, которого ты наймешь.

Я замерла, сердце замедляло свой ход, наконец, немного придя в себя, я тихо спросила:

— Чего ты хочешь, Герман?

— Возвращайся домой — поговорим.

Я кивнула сама себе, понимая, что перечить ему бесполезно. Его голос доносился издалека и казался глухим и металлическим.

— Я приеду.

— Шмотки свои вези обратно, — скомандовал Новицкий и отключил звонок.

Глава 20

Она мне мешала. Первый день особенно. Смотрел на нее и не понимал какого хрена притащил её к себе домой. Я привык жить один, чье-то присутствие мешало до бешенства. Я и телок сюда не приводил. Лучше трахаться на их территории — потом свалил и дело с концами. Впрочем, я не церемонился с ними и у себя, но уйти всегда проще, чем кого-то выставить за дверь. Я всегда считал, что женщина, которую я имею не должна быть женщиной, с которой я сплю по ночам. Потому что по ночам я либо вообще не спал, либо спал с пушкой на соседней подушке.

Когда мы зашли в квартиру девчонка присвистнула, а я прикидывал что это за зверек и насколько он безобиден. Да и безобиден ли? Гены генами, а родословная у неё не ахти. Не скажу, что моя блещет чистотой, но я бы не хотел, чтоб у меня что-то украли или устроили вселенский апокалипсис в моей квартире. Да и я понятия не имел как обращаться с детьми. Последний раз, когда я с ними имел дело — это были такие же звереныши, как и я, выросшие на улицы. Отпрыски шлюх, наркоманов, алкоголиков с перспективой окончить так же, как и их предки.

Я не привык считать их детьми, даже тех, кто был младше. Это враги, так или иначе претендующие на твой кусок хлеба, добычу и территорию и не факт, что тот, кто младше слабее. Но девчонка не была похожа на уличных и в тот же момент явно не походила на девочек ее возраста, выросших в любви и ласке. Она такой же звереныш, но выросший в питомнике. Со своими правилами и законами.

Я был на зоне для малолеток и интернат мало чем отличается от нее. Девочка прошла определенную школу жизни, и я видел это в её глазах. Не детских совсем, как и у многих тех, кто видел в жизни то, что видеть детям не положено.

Оставил там на вокзале и вдруг понял, что не могу уехать. Потому что знал, что её там ждет…Когда-то моя мать стояла так у дороги, торгуя телом за кусок хлеба для меня, пока не сдохла от побоев сутенера, а меня, восьмилетнего, не вышвырнули на улицу с той коморки в которой мы с ней жили.

Её не похоронили по-человечески. Закопали на кладбище в низине, где постепенно дождь смывает все кости, крест всунули с табличкой «Тищенко Антонина Сергеевна» и возраст указали не точно. Вот как заканчивают девочки, оказавшиеся на улице. Ублюдка не нашли тогда, а я нашел спустя пару лет, и раздробил ему все кости молотком, а потом расчленил. После этого меня и назвали Зверем. Мне было всего двенадцать.