Чёрный атом

Гостья стояла на пороге небольшого кабинета, обставленного добротной мебелью, главными элементами которой являлись, несомненно, кресло возле письменного стола, приспособленное под невысокий рост хозяина, сам стол и изумительной работы золотой набор для письма, в который была превращена найденная в Египте модель ладьи фараона.

Женщина комкала платок, долго не могла заговорить.

– Итак. Фрау?.. – голос, учтиво стоящего перед ей хозяина, был вежлив.

– Аппель. Меня зовут Софи Аппель.

– Итак, фрау Аппель, чем могу служить?

– Я – свояченица герра Нойера…

– Ах, вот как! Герра Нойера, моего соседа…

– Да-да, он… посоветовал… обратиться к вам… герр Куммерман…

Хозяин, догадываясь в чём состоит дело посетительницы, неторопливо зашёл за стол, сел в кресло, положил руки на столешницу и, сцепив пальцы с жёлтыми ногтями, завертел свободными большими, наподобие колёс речного парохода.

– Прошу садиться!

Старый делец хорошо читал в человеческих душах: надо дать гостье выговориться, тогда сделка будет удачнее.

– Я, герр Куммерман, хотела сказать… рассказать…

У меня семья: сыну Клаусу пятнадцать лет, дочери Эмилии двенадцать. За их отца – Гебхарда Аппеля – я вышла замуж в 1902 году. Свадьба была в Берлине, мы оба родом оттуда… Выходила по любви… И он, несомненно, тоже… До сих пор помню, как он меня на только что открытом метрополитене катал… Гуляли… Целовались под липами… Семья не хуже, чем у других… Но бог детей не давал, и только здесь, в Мюнхене родился Клаус… Жили в достатке. Гебхард работал при аптеке, имел приличный заработок, да и характером он не транжира… Задумались о втором ребёнке, и тогда появилась Эмилия… Впереди было семь лет безоблачного счастья… А дальше… Мужа призвали на фронт по мобилизации. Письма приходили из Восточной Пруссии, где он воевал в 8-ой армии под командованием Пауля фон Гинденбурга. Гебхард писал, что здоров, что скоро вернётся, что мы заживём намного лучше, богаче…

Женщина замолчала, слушатель ждал. Рано…

– Он вернулся полтора года назад… Инвалидом без ноги… И совсем другим человеком. Характер у мужа стал скверным, тяжёлым. Похоже, вместе с ногой у него отняли доброту и заботу, общительность и сдержанность – всё, что я в нём любила… Бедные дети… Они не узнавали отца.

Гебхарда никуда не брали, он озлобился на весь мир, стал много пить и перестал искать работу… Пособие? Да, конечно… Мы проживали то, что он привёз с войны… Трофеи, так говорил… Говорил… Муж умер месяц назад от заражения крови – операция по ампутации в полевом госпитале была не совсем удачной и рана вскрылась.

– Я Вам сочувствую, фрау Аппель.

– Благодарю… Положение моей семьи…

Вот оно. Теперь в самый раз.

– Понимаю… На какую сумму Вы рассчитываете?

Женщина зарделась.

– Пятьсот марок… Я почти устроилась в швейную мастерскую к фрау…

– Закон позволяет мне помочь Вам с компенсацией издержек в шесть процентов.

– Я знаю и моя будущая зарплата…

– Но быть законопослушным, не значит быть обеспеченным… И мы с Вами это хорошо понимаем. А раз так…

В руках у ростовщика неожиданно, как у фокусника, появились чистый лист бумаги, перо, и он крупно вывел: двадцать процентов. Не отдавая лист просительнице, показал его издалека.

– Что такое с Вами, фрау Аппель? Вам дурно? Тогда я принесу воды… А кто принёс воды мне, спрашиваю Вас, когда я читал вот этот документ?

Старый еврей устало извлёк из ящика стола какой-то клочок.

– Молодые вежливые люди в спортивных туфлях, с наганами и расплывчатыми печатями на удостоверениях? Так нет… Читайте!

Женщина взяла протянутый листок, начала читать, перепрыгивая со строчки на строчку, беззвучно шевеля сухими губами:

«Исполком фабрично-заводских и солдатских советов Мюнхена, руководствуясь… добровольная выдача ценностей… революционный трибунал… 26 апреля 1919 года».

Она вернула документ.

– Вы ждёте моей жалости? Её не будет. Я пойду, – встала и направилась к выходу.

– Стойте! Вам нужны деньги или нет?

Женщина остановилась, не оборачиваясь на голос ростовщика.

– Трофеи ещё остались?

– Нет! Ничего нет! Вот муж подарил…

С каким-то остервенением она стала расстёгивать ворот блузы, пуговицы не поддавались. «Мой Бог!» – наконец, ворот обнажил дряблую шею. Резким движением женщина сорвала с неё шнурок и нарочито вульгарной походкой подошла к столу, громко хлопнула по сукну ладонью.

– Вот… любуйтесь, герр Куммерман, – и убрала руку.

Опытный еврейский глаз сразу оценил изящество и дороговизну медальона.

– Триста, нет, двести пятьдесят: тут потёртость.

Позже, уже за полночь, оставшись один на один с медальоном, старик вооружился лупой и внимательно рассмотрел ювелирное изделие.

– Да он русский! Клеймо московское! Отличная работа и сохранность. Только потёртость на внутренней стороне крышки немного портит вещь… Ая-яй, герр Аппель… Затёрли что–то и поверх написали «Ich liebe dich». Так-с… И фотографический портрет Ваш, как выражаются в России, развесистая клюква!

Старик пинцетом убрал наложенное сверху изображение кайзеровского пехотинца и… ему открылся оригинал!

– Чистые лица, чистые помыслы… Соринка на военном… Просто сдуть!