Черный Август

– Я собираюсь позвонить в Болонью дочери и узнать, как она себя чувствует: у нее в любую минуту могут начаться роды. Потом я собираюсь прибраться на своем рабочем столе в квестуре и попрощаться с друзьями. Вечером выберусь куда-нибудь поужинать и, может быть, даже схожу в кино. Я уже давно ничего не смотрел. А завтра у меня будет небольшой праздник. Пора сматываться из этого города – что мне все так настоятельно и советовали. Выведу из гаража машину, залью в двигатель масло и проверю колеса. И в шесть утра, до того как начнется столпотворение на автостраде, отправлюсь в Гардезану.

– Куда?

– У моей жены на озере Гарда есть вилла. Мне нужно отдохнуть и выбраться из этой… – он посмотрел на Боатти, – из этого тропического пекла.

– Это случайно не та самая Гардезана, где жил Лоуренс?

– Какой Лоуренс?

– Д.Г. Лоуренс, английский писатель.

– Вам лучше спросить у моей жены. Она в деревне всех знает.

– Она там и живет?

– Моя жена в Америке – в Эванстоне, штат Иллинойс. – Блеклая улыбка. – Изобретает новые сорта сахарина для какой-то крупной американской химической фирмы. Она там очень счастлива.

Боатти замолчал. Было по-прежнему жарко, и в небе повисла свинцово-серая пелена. Они шли по безлюдным улицам, пахнувшим вином, бутылочными пробками и пылью.

– Розанна, – сказал Тротти, взяв Боатти под руку. – Ваша жена сказала, что Розанна помогла вам поселиться в этой квартире.

– Розанна всегда готова помочь чем может, – ответил Боатти и прибавил: – В этой квартире я живу уже больше пятнадцати лет. Въехал в нее еще до женитьбы. Нам повезло – Розанна берет с нас очень умеренную плату.

– Почему?

– Почему она любит всем помогать? Так уж она устроена. Вы же с ней были знакомы, комиссар. Вы, должно быть, отметили ее потребность приносить людям пользу. Она понастоящему добрый человек.

– А к вам она была особенно добра.

Боатти ничего не ответил.

– Почему она так расположена к вам, Боатти?

– Не понимаю, о чем вы спрашиваете. – Боатти остановился. Он опять начал потеть. Они стояли возле «Citta di Pechino»[29] – небольшого китайского ресторана на улице Лангобарди. Ресторан еще не открывали, но двое мужчин с плоскими азиатскими лицами выносили из залитой неоновым светом кухни ведра с мусором. Из кассетного магнитофона неслись непривычные для уха заморские мелодии.

(В квестуре считали, что секс-поезд – вечерний экспресс из Генуи, привозивший африканских и бразильских проституток на ночной промысел в Богеру и на улицу Аурелиа, – был обязан своим существованием китайской триаде, сеть которой в Ломбардии составляли рестораны вроде «Citta di Pechino»).

– Вы не понимаете, о чем я вас спрашиваю? Поставим вопрос иначе: Розанна занимает в вашей жизни очень важное место?

Боатти кивнул.

– А между тем, узнав о ее смерти, вы даже не поплакали.

– При вас я действительно не плакал, комиссар. Вы меня плачущим не видели.

– Вы хотите писать книгу. Ради нее.

– Она мой друг. Я думал, она умерла.

– И только-то?

– Что вы имеете в виду? – Боатти выдернул руку из ладони Тротти. – Мне не нравятся ваши инсинуации, комиссар.

– Вы знали, что Розанна жива, Боатти.

– Никакого права говорить такое у вас нет, – горячился Боатти.

– Вы сочиняете сказку, что собираетесь писать книгу только для того, чтобы сбить всех с толку и получить возможность влезть в расследование.

– Смешно.

– Чтобы следить за мной.

– Вы считаете себя такой важной птицей?

– Только я-то от дела отстранен.

– Что вам от меня нужно, Тротти?

– А что вам от меня было нужно, Боатти?

– Что вам нужно?

Они стояли друг против друга на булыжной мостовой, а тем временем китайцы, не обращая на них внимания, готовились к своему ежевечернему действу. Откуда-то из глубины «Citta di Pechino» донесся женский смех.

– Правда.

– Я знаю не больше вашего, комиссар.

– Она была вашей любовницей, разве нет?

– Простите?

– Вы с Резанной Беллони были любовниками. И все эти пятнадцать лет вы ее трахали, разве не так, Боатти?

Круглое лицо Боатти начало бледнеть.

– Она годится вам в матери, а вы ее трахали.

Боатти ударил. Сильно ударил Тротти по лицу. Потом повернулся и быстро пошел прочь.

Конверт

В квестуре было прохладно и почти безлюдно.

Поднимаясь на лифте, Тротти вспоминал, как родилась Пьоппи, – у нее было круглое сплющенное личико и темные волосы. Почти тридцать лет прошло. Ему вспомнилось, как гордилась рождением дочери Аньезе. «Наш первый ребенок, Пьеро», – сказала она.

Первый и единственный.

Улыбаясь воспоминаниям, Тротти вышел на третьем этаже и направился к своему кабинету. «Пора бы позвонить дочери», – сказал он себе и стал распахивать окна, выпуская застоявшийся воздух на волю. Снаружи было все еще жарко, но в воздухе над городом уже ощущалась вечерняя прохлада. Переждав затянувшееся интермеццо полуденного зноя, на крыше снова заворковали голуби.

У Тротти болели глаза. Ни с того ни с сего задрожала вдруг с гулом отопительная батарея.

Тротти поставил на стол банку холодного «кинотто».

На столе он заметил конверт: Итальянская республика, уголовная полиция.