– Того, кто мы есть по сути. – Второй тринадцатый с трудом сглотнул, и его голос стал менее булькающим: – Смотри, эти долбаные губожевы поднимают столько шума вокруг равенства, демократической саморегуляции общества, свободы слова. Но что получается в результате? Ортис. Нортон. Рот. Внушающие доверие, жадные до власти мужчины и женщины, ходят, улыбаются избирателям, руки жмут, всех так понимают, но цели у них все те же, ничего не изменилось с тех пор, как нас истребили в первый раз. И каждый губожев, каждый из этих кретинов берет под козырек и встает в строй ради этого дерьма.
Последние слова почти потонули в хриплом дыхании. Карл кивнул и уставился на гладкую матовую поверхность оружия, которое он держал в руках.
– Но не мы, так?
– В точку, сука, не мы. – Онбекенд закашлялся. Карл увидел на полу возле него освещенные солнцем кровавые пятна. Пришлось подождать, пока приступ кашля пройдет, и дыхание другого тринадцатого восстановится. – Не мы. Знаешь, как превратить тринадцатого в современного человека? Его надо приручить. Сделать то же самое, что сделали с волками, когда превратили их в собак. Что делали на лисьих фермах в Сибири в двадцатом веке. Тебя выбрали для
Карл ничего не ответил. Он читал об этом много лет назад. Давным-давно, еще в начале девяностых, когда проект «Скопа» был законсервирован и все они сидели сиднем, ожидая, чем обернется для них доклад Джейкобсена. Читал, но прочитанное не задержалось в памяти, и теперь он мало что мог вспомнить. Но он не забыл, как пытался заговорить с Сазерлендом о происхождении мифологии, и не забыл, как этот здоровяк с ворчанием уклонился от темы. «Живи здесь и сейчас, ловец, – буркнул он. – А сейчас ты на Марсе».
Что ж, пусть Онбекенд выскажется до конца.
– Я расскажу тебе, как, – отрывисто проговорил умирающий тринадцатый. – Каким образом сформировался современный человек. Его вывели путем отбора незрелых индивидов, обладающих свойствами хилых щенков. Тринадцатое поле[83]
, мужик. В человеческом мозге оно появилось и развилось одним из последних, на финальных стадиях эволюции. А потом его на протяжении двадцати тысяч лет искореняли, не давая тем, у кого оно было развито сильнее, оставлять потомство, потому что эта часть мозга слишком опасна для, блядь, севооборота. Мы не модификанты, Марсалис, мы – последние настоящие люди. Это губожевы – мутанты. – Очередной приступ кашля – и голос Онбекенда опять стал глухим и булькающим – Современные люди – ебаные подростки, инфантилы недоделанные. Стоит ли удивляться, что они делают то, что им говорят?– Ага, мы тоже так поступаем, – угрюмо сказал Карл, – как ты помнишь.
– Они пытаются обуздать нас. – Онбекенд повернулся к Карлу и отчаянно посмотрел на него. Он снова сплюнул кровью и стал откашливаться. Казалось, это длилось целую вечность. – Но мы отобьемся. Непременно отобьемся, мы
– Ну, раз ты на этом настаиваешь… – Марсалис смотрел, как солнце медленно перемещается по плиткам пола. Казалось, оно ползет к Онбекенду: так языки пламени ползут по краю горящего бумажного листа, продвигаясь все глубже.
– Да, сука, настаиваю. – Второй тринадцатый слабо улыбнулся ему за лучами света, поникнув головой. Пошевелил рукой, прижал ладонь к освещенной солнцем плитке и попытался приподняться, но ладонь соскользнула, и рука безжизненно упала. – Мы – долгий путь назад, к равенству времен охоты и собирательства, Марсалис. Мы покажем этим гондонам, что такое свобода
– Ты-то уже ничего не покажешь, – отметил Карл.
Онбекенд скривил рот, показались окровавленные зубы:
– Да, но ты можешь.
– Я ранен, Онбекенд. А снаружи двенадцать бойцов.
– Эй, но ты же выиграл в лотерею! – Онбекенд задыхался. – Разве ты не из везунчиков?
– Лотерея была надувательством. Я подделал результат.
Смех. Словно чьи-то крошечные руки отбивают по бочке из тонкой жести медленный ритм долгого-долгого, далекого пути.
– Ну вот, пожалуйста. Поступок настоящего тринадцатого, брат. Не играть в игры этих людишек, а находить способы их обставить. Марсалис, ты тринадцатый. Ты сможешь.
Онбекенд снова перевернулся на спину. Уставился в потолок. Подкравшееся солнце лизнуло его руку.
– Ты им покажешь, – выдавил он.
К нему подобралось солнце, укутывая тело все тем же ярким, пыльным сиянием. Он не сказал больше ни слова.
Карл слышал, как снаружи разговаривают, стараясь приободрить друг друга, люди Бамбарена.
«Наверно, я снова встречусь со всеми вами в саду».