Черный феникс. Африканское сафари

Нам приходится довольствоваться лишь легендами о том, как Загуйе на время удалось оттеснить «соломонидов» от трона. Одна из них утверждает, что, как только у Дыль-Нэада, последнего правителя аксумитов, родилась дочь Мэсобэ-Уорк, прорицатели-агау предсказали: из-за внука, рожденного ею, Дыль-Нэад лишится трона. Напуганный царь поселил девочку на труднодоступную плоскую гору, взобраться на которую можно было лишь по веревочной лестнице, спускаемой верными ныгусэ слугами. Однако, когда Мэсобэ-Уорк выросла в писаную красавицу, ее увидел и полюбил военачальник Тэкле-Хайманот, правивший в соседнем округе Ласта. Он полюбил принцессу и, перехитрив слуг, похитил ее. Взбешенный подобной дерзостью Дыль-Нэад, возглавив войско, двинулся на Ласту. Но на помощь любимому военачальнику и его красавице невесте выступило все окрестное население. Сообща они разбили царскую армию, убили ныгусэ и возвели на его трон Тэкле-Хайманота. Он-то и стал основоположником ластинской династии Загуйе, опиравшейся на поддержку народа агау.

Хотя в эфиопской традиции существует устойчивая версия о том, что Тэкле-Хайманот пользовался особой симпатией фалаша — религиозной общины иудеев-агау, все наследовавшие ему представители династии Загуйе были праведными христианами. А самым праведным среди них был, бесспорно, царь Лалибэла, причисленный эфиопской церковью к лику святых. Как и все представители «узурпаторской» ластинской династии, титулом «ныгусэ нэгэст» он не пользовался. Всех Загуйе в хрониках тех времен именовали «хадани» — защитник, воспитатель.

Хадани Лалибэла правил в тревожное время, когда могущественный халифат, со всех сторон сомкнув свои владения вокруг православной Эфиопии, простер влияние от Атлантического побережья до предгорий Тянь-Шаня. Однако даже в то время Лалибэла через головы мусульманских наместников поддерживал связи с единоверцами в Иерусалиме, отстаивая интересы христиан в Нубии, Сирии, Египте. Арабские источники упоминают об угрозах хадани отвести воды Нила с помощью строительства плотины и тем самым «ниспослать вечную засуху» в районы, слывшие житницами мусульманского мира. Вряд ли эта идея была технически осуществима в то время. Но уже сам факт ее использования в дипломатической игре XI–XII веков говорит о смелости внешней политики Лалибэлы.

Многие исследователи называют Загуйе продолжателями аксумской государственности и культуры. Есть, правда, и другое мнение: у лалибэльских памятников в Эфиопии нет-де предшественников, их появление ничем не объяснить и уж во всяком случае к аксумскому стилю они не имеют никакого отношения.

Утверждать подобное могут лишь только те, кто никогда не был в Аксуме и не видел в его предместьях тех «нерожденных» стел, которые аксумиты по каким-то причинам не успели отделить от горной тверди. В основе их работы и «вырезания» цельных монолитных храмов в вулканических туфах лежит один и тот же принцип, та же поражающая воображение масштабность. Как и обелиски Аксума, храмы Лалибэлы принадлежат к числу величайших сооружений подобного рода. Еще в начале XVI века это сразу же понял Ф. Алвариш, первым из европейцев добравшийся до всеми тогда уже заброшенной и забытой столицы хадани. Посвятив Лалибэле несколько восторженных страниц в своем многотомном описании Эфиопии, иезуит заключил: «Никто не поверит мне, если я напишу более, да и за то, что я уже написал, меня будут корить как лжеца!»

В хрониках сохранилась запись о том, что Лалибэла велел выписать для сооружения своего «чуда» пятьсот строителей и художников из Египта и Иерусалима. Кое-кому на этом основании хочется сразу же приписать все лавры создателей церквей-монолитов иностранцам. У меня же, когда я бродил по лабиринтам подземных переходов Лалибэлы, на уме была совсем иная мысль: все эти пятьсот заморских мастеров так и не смогли заставить эфиопов создать на своей земле хоть нечто похожее на уже существовавшие храмы Северной Африки и Палестины. Но зато эфиопы сумели сделать так, чтобы в Лалибэле победил их национальный, аксумский стиль.

Да и кто сказал, что иностранцы имели статус руководителей и располагали решающим словом при сооружении храмов? Даже инструмент для их возведения, как известно, собирали по всей стране. В самой большой из всех церквей-монолитов, Мэдхане-Алем, ваянием которой закончилась 24-летняя эпопея их строительства, недавно найдена надпись над могилой. Из нее следует, что в могиле похоронен архитектор ансамбля — зодчий Сиди-Мэскэль. Имя явно эфиопское. Вряд ли кто-нибудь из облеченных властью архитекторов-иностранцев упустил бы возможность увековечить себя в подобной роли.