Черный ферзь

– Так точно, господин кафер! – Ферц лениво приложился пальцами к виску. – Поддержание высокого морального духа – главнейшее оружие контрразведки. Предательство легче предупредить, чем ликвидировать его последствия.

На катере воспитательный зуд Ферца слегка ослаб, и он даже любезно предложил продрогшему солдату его же сигареты, которые господин крюс кафер весьма предусмотрительно оставил у себя перед случайным падением за борт зазевавшегося вестового.

Господин крюс кафер даже одобрительно высказался об уровне тактической и полевой подготовки господина вестового и позволил себе слегка потрепать бравого солдата по плечу, предусмотрительно натянув кожаные перчатки, однако пригласить в теплую каюту дрожащего бойца не соизволил, так как места там имелось аккурат для господ офицеров, которые отнюдь не жаждали сидеть рядком с мокрой штабной крысой и обонять стекающие с нее нечистоты.

В каюте на койке разлегся Эфиппигер, курил и разглядывал банку с заспиртованной головой, поставив ее себе на живот. Пепел он стряхивал в банку же.

Ферц уселся напротив и некоторое время наблюдал, как отчаянно чадящий окурок силится поджечь горючую жидкость, разбрасывая во все стороны искрящие крошки табака. Пара искр уже метко угодила в банку, но воспламенения пока не происходило.

– Сгорим, – наконец соизволил заметить Ферц.

– Ерунда, – сказал Эфиппигер.

– Как воюем? – продолжил беседу господин крюс кафер, на что Эфиппигер, используя крепчайшие выражения, вежливо выразился в том смысле, что как стучим, так и воюем.

Под столом завозился копхунд.

– Стучите плохо, – посетовал Ферц. – Хреново, надо сказать, стучите. Никакого рвения при выполнения патриотического и воинского долга. Может, бумаги у вас не хватает? – озаботился внезапно господин крюс кафер.

Глубоко затянувшись, используя непонятные непосвященному идиоматические обороты и игру слов, Эфиппигер подтвердил, что бумаги действительно не хватает, поэтому грязные зады приходится обтирать чем попало, например, камнями.

Подхватив тему, господин крюс кафер выразил свою неосведомленность в столь необычном способе удаления оставшихся экскрементов и попросил поподробнее рассказать ему о революционном методе поддержания гигиенически-санитарным норм в полевых условиях.

В ответ Эфиппигер подробно описал процесс от начала до конца, ничего не скрывая, рассказал господину крюс каферу о некоторых тонкостях выбора необходимых камней в зависимости от свежести съеденных перед этим консервов и прочих привходящих обстоятельствах (как то – лимит времени, характер окружающей местности, оперативно-тактическая обстановка и пр.), а так же поделился своими собственными секретами о наиболее экономных и эффективных траекториях движения камней, углах их вхождения и положения пальцев для наилучшего удержания столь необычных гигиенических средств.

– Сам скоро узнаешь, – пообещал Эфиппигер. – И как жопу подтирать, и как доносы писать.

– Не доносы, а добровольные рапорты, – поправил Ферц. – Мы не работаем с доносами. С кляузами пускай разбирается суд чести, а наше дело – следить за чистотой помыслов, за боевым духом, за благородством ярости. Мы – духовники матросов и солдат. Мы берем мерзких подонков, грязными червями кишащих в злачных притонах, и превращаем их в совершеннейшие инструменты, счищаем с них ржавчину и грязь, обнажая сверкающее лезвие воли и разума. Мы – радуга в сапогах, первая и последняя буква Дансельреха, сильнейшие из сильных, мудрейшие из мудрых.

Эфиппигер сел и отставил банку на стол. Консервированная голова уставилась на Ферца выпученными глазами.

Тут до Ферца кое-что дошло:

– Что ты там сказал насчет моего близкого знакомства с особенностями полевой жизни?

– Контрразведка, – презрительно загасил окурок в банке Эфиппигер. – Сами ни хрена не знаете, а все туда же – шпионов ловить. Думаешь, тебя в штаб вызвали очередное звание присвоить за то, что в бане на мыле подскользнулся?

Ферц пожал плечами и достал окончательно измятую пачку “Марша Дансельреха”. Протянул ее Эфиппигеру, но тот лишь брезгливо поморщился.

– Трагическая проблема нашей службы в том, что мы не можем знать больше того, что знают наши информаторы, – Ферц выпустил аккуратное колечко дыма и стряхнул пепел в банку. – Даже пыточная машина не может извлечь из наказуемого то, в чем он не осведомлен. Хотя… Хотя некоторые утверждают, что в процессе резки по живому невыносимая мука открывает в воспитуемом способность извлекать информацию прямо из мира, этакое третье ухо, которым мы и прослушиваем благонадежность подданных Даесельреха.

Эфиппигер тяжелым взглядом смотрел на витийствующего господина крюс кафера. Пальцы его возлегали на сдвинутой чуть ли не в промежность кобуре и слегка подрагивали.

– Припоминаю, – невозмутимо продолжал Ферц, – что одно время получила распространение безумная идея совместить эффективность пыточной машины с агрегатом глубокого ментососкоба и толковать полученные из мозга испытуемого образы. Но работы, несмотря на перспективность, как-то сошли на нет. И знаешь почему?