Черный ферзь

– Я же специалист по внеземным культурам. Забыл? Посредственный, конечно. Можно сказать, некудышный, но все же…

– Чересчур сурово.

– Зато справедливо. А ведь я во всем винила себя. Вот дура. Думала, что его сделали специалистом по спрямлению чужих исторических путей из-за меня. Сослали в космос. Сделали все, чтобы он никогда не вернулся. Хотя в нем с детства проклевывался зоопсихолог. Поэтому и собаки к нему липли. Дикие, страшные…

– Так ты за ним в космос полетела?

– Ага.

– Сумасшедшая.

– Вещь. Вещь не может обходиться без хозяина. Вещь решила стать космонавтом, разыскать его в Периферии, снова принадлежать ему. Самое смешное, что это ей почти удалось… К несчастью, некоторые мечты сбываются.

– И что?

– Короткая встреча на перекрестке дорог… Он учился орудовать мечом, чтобы успешнее спрямлять чьи-то там пути, а она готовилась к участию в очень гуманной, но опять же никому, кроме человечества, не нужной операции. Дура. Дура. Дура.

– …

– Нет, молчи, – теплая ладонь прикрывает рот. – Ничего не говори. Когда женщина рассказывает о старых любовниках, новым лучше помолчать… Заткнуться… Как сейчас помню тот день… Величайшие дюны во вселенной. Океан. И он. Бог. Властелин того мира, который навеки сгинул. Первое, что увидела вещь, – он так и не вывел шрам. Самое яркое воспоминание – он, еще мальчишка, стоит бледный, из вспоротой костяным ножом руки хлещет кровь, а он улыбается и спрашивает: “А теперь?” И представляешь, вещи стало приятно. Нет, не так. Вещь вдруг ощутила, что она – вещь. Во веки веков. Она вновь обрела смысл собственного существования. Хозяин вправе поменять вещь, но вот сама вещь не в состоянии поменять хозяина…

– …

– Я же сказала – молчи. Хозяин вправе… Но вещь опоздала. Из хозяина сделали блестящего специалиста по спрямлению чужих исторических путей, но некудышного спрямителя своей собственной судьбы. Одной ногой он уже был там – в темном, грязном, зачумленном мире, он даже с дурацкими мечами не расставался, таскал их повсюду. И его совершенно не интересовали выброшенные вещи… Он же не антиквар, ха-ха-ха. Даже любовником он оказался посредственным… Видишь, какая я стерва? Но уж лучше быть стервой, чем ненужной вещью.

– …

– В результате вышло как вышло. Брошенная вещь почти провалила важнейшую операцию человечества, и ее запихнули подальше – к таким же выброшенным вещам так и не понятого назначения, где она бы и прозябала до своего полного износа, если бы не чудо… Хотя, почему чудо? Параграф музейного устава, гласящий, что музейные экспонаты не выдаются никому, даже господу богу, на руки, и если кто-то, даже господь бог, пожелает с ними поработать, то для этого ему придется явиться в музей, продемонстрировать соответствующий уровень компетенции и получить в свое полное распоряжение необходимую аппаратуру, интересующий его экспонат и любые консультации специалистов. И небольшое примечание: в случае необходимости вывоза экспоната в место своего бывшего местонахождения, музей готов рассмотреть прошение о его выдаче, если соответствующая необходимость будет веско мотивирована, и обеспечить его сопровождение музейными специалистами. Вот это и есть чудо…

Странные тени чудились внутри стен, светящихся тусклым золотом окаменевшей смолы. Словно и здесь миллионы лет назад неведомые создания увязли в субстанции колоссального строительства, что развернули неведомые чудовища во имя неведомой цели. Увязли, оцепенели, окаменели ценными мушками, пялясь мертвыми фасеточными глазами в пустоту времен, что протекли с тех пор, когда в здешних коридорах вновь появились разумные существа.

– Очень похоже на брошенные приполярные города, – сказал Навах.

– Похоже, да не совсем, – Планета присвистнул. – Отсюда они ничего не успели демонтировать. Можно прибавить свет?

– Да, конечно, – Навах ткнул клавишу, и пронизывающее сияние заиграло на потеках и гранях.

– Мы живем во тьме, иначе нам был бы не нужен свет, – пробормотал Планета.

Иллюзия пустоты исчезла. Странное ощущение, но казалось, что свечение ламп медленно впитывается в губчатую поверхность множеством ручейков, которые поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее растекаются по древним, пересохшим световым руслам, заполняя до того невидимые полости и каверны, распадаясь на сверхчистые радужные потоки, чтобы затем причудливо перемешиваться попарно, по три, по четыре, создавая бесчисленные вариации цветов и оттенков на зависть художнику-хроматисту, а в конце концов все-таки опять слиться в тончайшие нити ослепляющего белого света – точно координатные линии, нанесенные на псевдосферу наглядной демонстрации аксиом неевклидовой геометрии.

– Потрясающе! – только и смог промолвить Навах, сжимая кулаки так, что ногти почти до крови впивались в ладони. – Жаль, Кудесник отказался сюда спускаться!

– Кудеснику кудесниково, а Наваху навахово, – усмехнулся Планета.