Черный гардемарин, судьба и время

Потому что Жондецкий 2-й зачислен в Михайловское артиллерийское училище, я в Морской кадетский корпус. В одном бою встретиться практически невозможно.

Часть III

Морской кадетский корпус

Учебное плавание

В июне 1916 года, зачисленный в Морской кадетский корпус, я отправился в учебное плавание. Стояли в местечке Биорке Выборгской губернии, на южном побережье Финляндии. В Биорке познал первые стычки с матросами, будущей «красой и гордостью русской революции».

Товарищи выбрали меня артельщиком – я был огорчен: в ущерб морскому делу. В 6 1/4 побудка, в 7 молитва, чай – все идут на практические занятия, а я беру у офицера деньги под расписку и на берег за провизией; затем следить за изготовлением еды на камбузе и за корпусной прислугой; при том повара так и норовят устроить торговлю съестными припасами воспитанников! Команда относится к своим обязанностям невнимательно; чистота и порядок в кухонной посуде и в столовом белье достигаются зверскими усилиями.

Вестовым у меня молодой матрос, не признающий дисциплины: грязно бранится, плюет на палубу, выходит на верх неодетым и без обуви, удит рыбу в будни, еле передвигает ноги; при том при хаотическом состоянии своего языка и мыслей – любитель порассуждать об устройстве общества.

Я ему: «Правила команды знаешь? Все вызовы к начальству и его приказания должны исполняться нижними чинами бегом».

Он мне: «Пал Василич, а почему при раздаче вина нижним чинам 2/3 чарки за обедом и только 1/3 чарки за завтраком и ужином? И боцмана меня чуть что, по морде!» – «Хм. Откуда ты такой?» – «Из крестьянского сословия» – «Грамотный?» – «Не, грамоте мы не знаем» – «Что ж так?» – «Дык лень было по малолетству. А баре не обучили. Ездят на моторах, сидят в саду у самовара. Болтаются в усадьбе, ничего не делают. Пьют нашу кровушку, мироеды».

«Ну-ну, – говорю, – пьют. Прямо из самовара».

«Ничо, – огрызается вестовой, – скоро будет другой режим: социализм» – «И что ж это за зверь такой, твой социализм?» – «Вы, офицера, в кочегарке; мы матросы на мостике» – «И что ж ты, неграмотный, намерен делать на мостике? Топить транспорт?» – «Дык равенство».

Сей диалог мы с ним вели, бредя с корзинами провизии от лавочки Кохов. Вскоре стала известна причина мечты матроса о «социализме»: разводила полундру среди нижних чинов лавочница Кох. Лавочники Кохи и Зейцы, германские подданные, тайно снабжали нижних чинов вином, заодно ведя с ними пропагандные разговоры о неподчинении офицерам; они же присуждали артельщикам матросов премии за забранный товар, вручая им при том листовки германского штаба.

Сам же вестовой и приносит мне германскую картинку – посмеяться. На листовке царь с царицей восседают на кремлевской стене у самовара; под ними горы черепов и лужи крови, в коих корчатся солдаты и матросы. Доложил о происшествии отделенному офицеру-воспитателю мичману Дориану; делу дали ход; артельщикам команды запретили посещать лавки Кохов и Зейцев. У нижних чинов произвели обыски; при том обнаружилось еще и мокрое белье в чемоданах – источник других зараз.

Воевать с матросами приходилось по всем поводам.

Неприятель, несомненно, прикладывал свою руку к развитию волнений среди нижних чинов. Однако и без сторонней поддержки русские матросы отличались непередаваемым упорством в своем нежелании исполнять приказы начальства.

Попав в Гельсингфорс, мы, кадеты младшего специального класса, увидели толпы пьяных русских моряков: фуражки на затылке, честь не отдают – посмешище для финнов и очаг заразы для сухопутных войск; городская гауптвахта переполнена нашими матросами – справиться с этой стихией не представляется возможным. Тяге матросов к вину и к анархии не в силах противостоять ни гауптвахта, ни просветительские лекции офицеров, ни устройство женами офицеров оркестра балалаечников для нижних чинов – досадное открытие! До учебного плавания русский матрос существовал для меня в набожном образе хоругвеносца Степана Коровкина или тоскующего по Японии матроса Федорова, дядьки нашего друга Леньки; и прочих добрых малых, простодушных и приветливых осташей.

Хорошей стороной плавания стало приобретение новых товарищей. Мой самый близкий кружок состоял теперь из одноклассников Петра Рукши, Шурки Муравьева (кличка Шу’a), Коли Богомолова (кличка Медуза) и старшеклассника Степана Мурзы-Мурзича (кличка Мурза). Я получил кличку Репа – куда от нее денусь? Репой я был в Первом кадетском, Репой оказался и в Морском.

Что еще добавить к лету 1916 года? Из-за трудностей с летним разъездом (поезда сократили, билеты перетекли к железнодорожным мародерам) Мурка и Люля на каникулах к дедушке в Лугу не уехали. Остались в Петрограде. Занялись саморазвитием: записались на женские шоферские курсы автомобильного отдела земского союза.