Черный Гиппократ

— Запах, конечно, не из приятных. Но придется потерпеть. У каждой профессии есть свои отрицательные стороны.

Ассистент и студенты осмотрели расположение внутренних органов, описали их внешний вид. Студенты работали быстро, с интересом. Самойлов только слегка поправлял их действия.

— Вскрываем желудок, доктора. Посмотрим, что Горюнов последний раз кушал…

Русланов принялся вскрывать желудок. Самойлов приготовил пробирку.

Новиков догадался:

— Немного пищи на пробу?

— Остатков пищи, — поправил Самойлов.

— На предмет ядов?

— Правильно! — кивнул ассистент. — И мы должны дать заключение. Ведь Горюнова могли отравить, подсыпать что-нибудь в пищу, а уж потом инсценировать «случайное» отравление газом.

Когда желудок был вскрыт, Самойлов подцепил пинцетом несколько комочков содержимого и поместил их в пробирку, поднес себе поближе, рассмотрел:

— Итак, практически перед самой смертью Горюнов кушал винегрет. Пища даже не успела как следует перевариться. Ел наспех, плохо пережевывая — видно, был очень голоден… — тут Самойлов посмотрел на Новикова. — А вы, доктор, какой-то неактивный сегодня… Вон там, на столике что позади вас, возьмите-ка пилу — ножовку по металлу… Нашли?

— Нашел, — Новиков взял пилу.

— Ким ему помогает, — Самойлов выхватил взглядом из группы студента с выраженными азиатскими чертами. — Ким, вы проводите разрез вверху лба — как раз по границе волосистой части, потом заворачиваете кожу со лба на лицо. Делаете все аккуратно, чтобы потом шов был не очень заметен… Значит, Ким заворачивает кожу, а Новиков пилит лобную кость по надбровным дугам… Потом берем на анализ кусочек мозга…

Наступила тишина. Все сосредоточенно работали.

Ким, сделав широкий разрез, легко завернул кожу лба на лицо трупа. Новиков, засучив рукава халата, чтобы не забрызгать их кровью, принялся пилить лобную кость. Дело это оказалось не совсем простым, поскольку кость была твердая. Пожалуй, даже такому крепкому парню, как Новиков, за две-три минуты было эту кость не распилить. Да еще следовало фиксировать у трупа голову, чтобы не моталась туда-сюда вслед за пилой. Ким помогал Новикову.

Ножовка заунывно пела: вжик-вжик… вжик-вжик…

Другие, склонившись над трупом, брали на анализ ткани, маркировали пробирки.

Работа кипела. Студенты-доктора переговаривались. В хорошем бодром ритме звучало «вжик-вжик»…

И в этот момент послышался какой-то шум в коридоре… Самойлов, занятый работой, не обратил на него внимание: мало ли какой шум может быть. Скоро неясный шум оформился в звук шагов. Звук все множился в пустынном коридоре. Это шел не один человек, не два… Шло много людей. Может, восемь. Или десять…

Шаги замерли под дверью. В наступившей тишине слышнее стало «вжик-вжик»…

Дверь с тихим скрипом отворилась. Медленно — дверь открывала неуверенная рука…

Самойлов удивленно («Надо же! Забыл дверь запереть!») и одновременно раздраженно обернулся. Также и студенты-доктора посмотрели на дверь. Только Новиков и Ким ничего не заметили, работали в поте лица.

«Вжик-вжик»… — слышалось методичное.

На пороге стояла девушка. С бледным лицом, в черном траурном платке. Черный цвет только подчеркивал ее бледность. Большие заплаканные глаза… Бледные губы — можно даже сказать, отсутствующие губы… Какой-то узелок в руках…

Из-за спины девушки выглядывали несколько мужчин. Скорбные лица…

— Что? — вопросил Самойлов, упершись холодным взглядом в лицо девушке.

— Нам сказали, что он здесь, — это была Маша Горюнова, она говорила слабым голосом, лепетала; она была на грани нервного срыва или сразу после нервного срыва. — Сказали, что мы можем его забрать…

Лицо у Самойлова стало каменным:

— Кто?

«Вжик-вжик»…

— Горюнов… Игорь… Тело… — лепетала Маша.

Мужчины со скорбными лицами топтались у нее за спиной.

«Вжик-вжик»…

— Кто сказал? — едва не прорычал Самойлов.

— Тетенька какая-то… санитарка…

Глаза Самойлова налились свинцом:

— Тут уже что?.. Тетеньки распоряжаются? Санитарки?

— Еще нельзя? — утирала слезы Маша.

«Вжик-вжик»…

— Еще в работе, — буркнул Самойлов. — Закройте дверь.

Но Маша, совершенно очумевшая от своего горя, и не думала закрывать дверь. До Маши как бы дошло что-то, и она медленно, мучимая страшной догадкой, перевела взгляд на труп на столе. Губы ее задрожали…

«Вжик-вжик»… — рукава высоко засучены, руки — по локоть в крови. И эта ужасная пила. И «вжик-вжик», вдруг ставшие такими веселыми! И располосованный живот! Какие-то пробирки… Руки в окровавленных резиновых перчатках… И эти лица!.. А у него, у Игоря, почему-то нет лица. Какой-то кровавый блин на месте лица!.. Кошмар!.. Куда его лицо дели?..

«Вжик-вжик»…

Маша стала бледная, как полотно

— Ой!.. Его уже режут… — прошептала она.

И вдруг закричала — пронзительно, на одной высокой ноте. С ней случилась сильнейшая истерика.

Кто-то подхватил ее сзади.

Новиков, услышав крик, перестал пилить. Обратил внимание на происходящее. Ким своим телом прикрыл фронт работ.

Лица мужчин за дверью из скорбных обратились в яростные.

— Мать вашу!.. Убью!.. — выкрикнул кто-то в коридоре.

И несколько человек, отодвинув Машу, вломились В морг.

Но Самойлов оказался не из трусливого десятка: