Черный город

– Рейхсмарки! Почти сотня! И десять оккупационных марок! Сорвали куш! – крикнул он своим подельникам и показал в сторону моста.

Они ринулись к Эльбе, чтобы не упустить шанс пограбить других убегающих немцев. Сопротивление было исключено. Бежали старики, женщины с детьми и калеки, которые ковыляли на костылях с единственной надеждой – что их пощадят.

Старик с проломленным черепам остался лежать на брусчатке. Его головной убор – «бергмютце», горная шапка, которую чехи окрестили «гансовкой» валялся в метре от лужи крови, источником которой была рана в голове поверженного мародерами «фрица».

По всему городу разворачивалась очередная драма кровавых погромов, устроенных провокаторами, заявившими, что немцы взорвали армейский склад , вынесли все оружие, и что в Усти обосновался отряд «Вервольфа».

Молодчики врывались в квартиры и дома, помеченные заблаговременно свастиками. То, что происходило за стенами более походило на выход инфернального ужаса наружу через человеческую безжалостность, порожденную безнаказанностью.

– Ничего не поделаешь… Месть, порожденная гневом, человеческая зависть как базовый инстинкт и нереализованное чувство справедливости, которое каждый трактует по своему. – задумчиво, вкрадчивым баритоном произнес сосед по купе, увидев прильнувшую к окну любопытную светловолосую красавицу, – Разрешите представиться, я Коварж, Лукаш Коварж – адвокат. – Немцы в массе своей не проявляли эмпатию. Все возвращается. – добавил он.

– Тереза Новак, – представилась в ответ Эрика, продолжая смотреть вдаль на продолжающиеся на мосту бесчинства, – Ассистентка профессора Иржи Прскавеца. Не могу судить обо всем этом беспристрастно, ведь Гете и Кант тоже были немцами.

– Прочь, завистник, прочь, хулитель, ибо здесь – певца обитель. Ибо эта песнь живая возлетит к преддверьям рая. Там тихонько постучится и к бессмертью приобщится… – Процитировал строки из «Фауста» пан Коварж, чем привлек внимание Эрики, и она на мгновение оторвалась от окна.

– О, вы цитируете Иоганна фон Гете? Сейчас небезопасно ссылаться на немца, хоть и поэта. – съязвила Эрика.

– Его наследие принадлежит всем нам, а не Германии. Так что ничего странного. – парировал Коварж, – Так же еврей Кафка – и чех, и немец, и иудей одновременно.

Высокий шатен с зализанным бриолином пробором, в двубортном черном пиджаке с модными заостренными лацканами, лукаво улыбался. Он растянул губы в бессердечной ухмылке в тот самый момент, когда на мосту убивали беззащитных людей.

Пан Коварж напомнил Эрике актера из немецких кинолент времен Рейха. Тонкие губы ее случайного визави делали его улыбку противной. А колючий взгляд, присущий софистам, жонглирующих аргументами, и нечистоплотным дельцам, для которых нет ничего святого.

Этот надменный и лукавый взор шатена с правильными чертами лица и голубыми глазами роднил его с теми эсесовцами, которые не раз пытались воспользоваться своим высоким положением для удовлетворения собственной похоти. У них ничего не выходило благодаря Гюнтеру… Он всегда оказывался рядом и уводил ее от неприятностей.

Но теперь ей казалось, что этот пронизывающий взгляд обнажает ее, и она как лягушка устремляется на погибель прямо в гипнотическую пасть удава. Она хотела было юркнуть обратно в купе, но Коварж задержал ее вопросом:

– Вы, значит, ассистент профессора и направляетесь в Берлин? В логово, так сказать, врага, как говорит маршал Иван Конев…

– Мы с профессором Прскавецем направляемся в Дрезден в археологических целях.

– Ну, конечно. – иронично заметил Коварж, – Какие еще могут быть цели в черном от копоти городе, превращенном союзниками в руины. Там живого места нет. Там теперь каждый второй археолог, все ведут раскопки, чтобы откопать чужое добро.

Этот бестактный и безжалостный человек рассмеялся бы от собственной шутки, но этот неприятный диалог был прерван полицейскими, которые подошли к купе.

– Вы из этого купе? – поинтересовался старший по званию. – Прошу зайти внутрь и предоставить ваши документы.

Эрика зашла в купе. Удостоверения личности не вызвали подозрений. Но полицейский помоложе не сводил глаз с саквояжа. Переглянувшись со старшим патрульным, он как ьы невзначай поинтересовался:

– Вы налегке. Из багажа кроме саквояжа еще есть что-нибудь?

– Нет, у нас научно-исследовательская поездка в Дрезден по заданию Карлова университета, – стараясь не выказывать волнения ответил Гюнтер. Украшения и часы-реликвия хоть и лежали в кармашке под днищем, все же представляли некую опасность в случае обнаружения – вероятнее всего, их пришлось бы отдать алчным блюстителям нового порядка, но Гюнтер Зуммер предполагал, что побрякушки и семейная реликвия стоили того, чтобы быть израсходованными с пользой, а не во время заурядного обыска.

– Научно-исследовательская? Надо же! И что там исследовать? – не отставал полицейский.

– Уникальные экспонаты, артефакты из замка Пильниц. Там собраны все ценности из саксонских коллекций. Они могут быть переданы на хранение в Прагу. – выпалил свою легенду ненастоящий профессор.