По Вашей просьбе мы провели спешное расследование (всего лишь один рабочий день) и установили, что указанный юноша, сын госпожи И. Брандштетер – Сомо и неизвестного отца, 19.2.76 оставил по собственной воле сельскохозяйственную школу "Тламим", где у него были постоянные проблемы с дисциплиной на фоне общей неуживчивости. Юноша отбыл в неизвестном направлении. Спустя два дня, 21.2.76, он был задержан на центральной автобусной станции в Тель-Авиве и допрошен по поводу торговли краденым имуществом (на вышеупомянутого юношу уже заведено два дела в связи с подобным обвинением, и с мая 1975 года он находится под наблюдением инспектора полиции по делам несовершеннолетних). На следующий день, 22.2, он был освобожден под залог, внесенный г-ном Михаэлем Сомо из Иерусалима (муж его матери), и, по-видимому, при содействии определенных лиц внутри полицейского аппарата. Со дня освобождения работает на оптовом рынке в Тель-Авиве у родственника М. Сомо, что, по всей видимости, является нарушением закона об использовании труда несовершеннолетних. В настоящее время Б. Б. проживает на территории планетария в Рамат-Авиве, находясь там с согласия одного из сотрудников данного заведения. Его статус определи как "ночной сторож, не получающий зарплаты". Б. Б. нет еще шестнадцати лет (он 1960 года рождения), но он выглядит намного старше своего возраста (по моему личному впечатлению, ему можно было бы дать не менее восемнадцати лет: физически он очень развит, обладает недюжинной силой). Насколько мне удалось выяснить, в настоящее время у него нет никаких связей с товарищами и друзьями. О подобных связях Б. Б. в период его пребывания в сельскохозяйственной школе "Тламим" я получил самые противоречивые сведения. Иной существенной информацией не располагаю. Пожалуйста, известите нас, остались ли специфические вопросы, которые будут интересовать Вас, чтобы мы прояснили их для Вас.
А. Маймон, детектив
"Занд, частные расследования, ЛТД"
Тель-Авив
Приложение В.
Подчеркнутые адвокатом М. Закхеймом красным карандашом отрывки из тех материалов, которые являются приложением к его письму от 28.3.76, направленному в Лондон А. А. Гидону.
1. Из постановления раввинского суда но иску о разводе, предъявленному А. А. Гидоном Илане Брандштетер – Гидон, Иерусалим, 1968 год:
"…в силу этого мы считаем доказанным, что истица была неверна своему мужу, в чем и призналась сама… она лишена прав, обусловленных брачным контрактом, и причитающихся ей алиментов…"
2. Из постановления окружного суда в Иерусалиме. 1968 год:
"…что касается требований по поводу алиментов для нее и ее несовершеннолетнего сына… вследствие утверждения ответчика, что он не является отцом ребенка… в свете неоднозначных результатов анализа крови… настоящий состав суда предлагает произвести биологическую проверку тканей… истица отказалась произвести подобную проверку… и ответчик также отказался произвести эту проверку… и поскольку истица отказалась от своих требований по поводу алиментов для нее и ее несовершеннолетнего сына, настоящим суд аннулирует иск, поскольку стороны заявили, что отныне и в дальнейшем нет у них никаких взаимных претензий…"
* * *
Далекий Алек!
И на этот раз я пишу но твоему адресу в Иллинойсе, надеясь, что какая-нибудь секретарша возьмет на себя труд переслать это письмо. Я не знаю, где ты. Черно-белая комната, твой пустой стол, пустая бутылка, пустой стакан – все это окружает тебя всегда, когда я думаю о тебе. Словно это – кабина космического корабля, в котором ты несешься, не зная остановок, от одного континента к другому. И огонь, пылающий в камине, и твоя монашеская фигура, и твоя поседевшая, лысеющая голова, и простирающиеся за твоим окном опустевшие заснеженные поля, тонущие в туманной дали… Все – словно гравюра на дереве. Всегда. Везде, где ты находишься.
Чего я хочу на сей раз? Чего еще захочет жена рыбака от золотой рыбки? Еще сто тысяч? Или изумрудный дворец?
Ничего, Алек. Никаких просьб у меня нет. Я пишу только для того, чтобы поговорить с тобой. Хотя все ответы мне уже известны: почему у тебя длинные уши? и почему твои глаза блестят и сверкают? и почему у тебя такие острые зубы?
Ничего нового нет, Алек.
На этом месте ты можешь скомкать письмо и швырнуть его прямо в камин. В одно мгновение охваченная огнем бумага унесется в иные миры, язык пламени взовьется, будто в порыве беспричинного восторга, и угаснет, тоненький обуглившийся листок взлетит и, рассыпаясь, метнется в комнату – может быть, тебе под нош. И вновь ты останешься – один. Сможешь налить себе виски и отпраздновать с самим собой твой триумф: вот она, во прахе, у ног моих. Надоела ей эта африканская диковина, и ныне просит она пощады.