Черный лед

Поиски отца Гарри начал в окружном архиве. В книге регистрации за 1950 год он обнаружил запись о своем появлении на свет в родильном отделении больницы «Королева ангелов». В графе «Родители» значилась только его мать — Марджери Филипс-Лоу. Имя отца было таким же, как и у него, — Иероним Босх, но Гарри, разумеется, понимал, что это чушь. Мать как-то упомянула, что назвала его в честь любимого художника. По ее словам, на картинах этого великого человека, жившего почти пятьсот лет назад, был очень точно изображен современный Лос-Анджелес — мрачный город, населенный только хищниками и их жертвами. Мать обещала Гарри когда-нибудь назвать ему имя его настоящего отца, но не успела: ее нашли мертвой на аллее неподалеку от Бульвара.

Босх нанял адвоката, намереваясь добиться через суд, чтобы ему разрешили ознакомиться с его попечительскими документами. Суд по делам опеки несовершеннолетних удовлетворил ходатайство, и Босх провел несколько дней в главном хранилище окружного архива. Гарри выдали тома документов, отражавших долгую и безуспешную борьбу его матери за право заботиться о своем сыне. Чтение этих бумаг принесло Босху подобие душевного умиротворения, но того, что он искал, в этих подборках не было. Гарри оказался в тупике. Изучив все до последнего листка, он узнал только имя адвоката, представлявшего интересы матери и составлявшего по ее просьбе многочисленные ходатайства. Босх выписал это имя в блокнотик.

Только потом Гарри сообразил, что имя Майкл Джей Галлер ему знакомо. Микки Галлер, один из самых знаменитых лос-анджелесских адвокатов по уголовным делам, защищал последовательницу Мэнсона[7]. В конце пятидесятых Микки Галлер добился оправдательного вердикта по делу так называемого Патрульного, офицера дорожной полиции, обвиненного в изнасиловании семи женщин, которых он остановил за превышение скорости на безлюдных участках шоссе «Золотой штат». С какой стати Галлер взялся за дело об опеке несовершеннолетнего?

Не располагая ничем, кроме своей безумной догадки, Гарри отправился в здание уголовного суда и запросил из архива все дела своей матери. Просматривая их, он обнаружил, что мистер Галлер не только боролся за восстановление материнских прав Марджери Лоу, но и шесть раз защищал ее в суде с 1948 по 1961 год, когда она была арестована за праздношатание. На эти же годы приходился пик его славы как адвоката по громким уголовным делам.

Именно тогда догадка превратилась в уверенность, хотя Гарри по-прежнему не мог ничего доказать.

Дежурный клерк в адвокатской конторе, занимавшей весь верхний этаж башни на площади Першинг, сообщил Босху, что Майкл Галлер недавно вышел в отставку по состоянию здоровья. В телефонной книге его адреса не оказалось, зато он был в списке зарегистрированных избирателей. Мистер Галлер, приверженец демократической партии, жил в Беверли-Хиллз, на Кэнон-драйв. До конца жизни Босх запомнил ряды ухоженных розовых кустов, с обеих сторон ограждавших дорожку, ведущую к особняку его отца. Розы выглядели безупречно.

Горничная, открывшая ему дверь, сообщила, что мистер Галлер никого не принимает. Босх попросил ее доложить, что сын Марджери Лоу пришел засвидетельствовать свое почтение. Через десять минут его уже вели в глубь дома мимо пораженных членов семьи адвоката, которые выстроились в коридоре и странно смотрели на него. Старик — а мистер Галлер выглядел уже как глубокий старик — велел родственникам оставить их с Гарри наедине.

Стоя возле кровати, в которой лежал его отец, Босх прикинул, что весит он, наверное, не больше девяноста фунтов. Незачем было спрашивать, что с ним такое; Гарри и так понял: это рак.

— Кажется, я догадываюсь, зачем ты пришел, — прохрипел умирающий.

— Я просто хотел… Не знаю.

Босх довольно долго молчал, наблюдая за тем, какие усилия прилагает старик, чтобы не дать глазам закрыться. На тумбочке в изголовье стоял какой-то медицинский прибор, от которого отходила тонкая пластиковая трубка, исчезавшая под одеялом. Время от времени прибор издавал негромкий писк, и тогда в кровь умирающего поступала порция морфия. Старик молча рассматривал Гарри.

— Мне ничего от тебя не нужно, — произнес Босх. — Наверное, я пришел сказать, что со мной все о'кей. Я справился, выжил. Если, конечно, тебя это когда-нибудь волновало.

— Ты был на войне?

— Да. Но теперь с этим кончено.

— Мой сын… мой другой сын, он… Я пытался держать его подальше от этого… Что ты намерен делать теперь?

— Пока не знаю.

Последовала продолжительная пауза. Потом старик как будто кивнул.

— Тебя зовут Гарри, — промолвил он. — Твоя мать мне сообщила. Она очень много рассказывала о тебе, но я так и не смог… Понимаешь? Тогда было другое время. Когда оно прошло… давно прошло, я не сумел… мне не удалось ничего изменить.

Босх кивнул. Он пришел совсем не для того, чтобы причинить отцу лишнюю боль. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием больного.

— Гарри Галлер, — прошептал старик, и горькая улыбка мелькнула на его тонких губах, сожженных химиотерапией. — Тебя могли звать Гарри Галлер. Ты читал Гессе?