Черный маг

Все стены в лифте были зеркальные и во всех отражалась я в своей офигенной светлой дубленке — это было зрелище! Мы вывалились из лифта на каком-то бесконечном этаже и пошли по пушистому красному ковру, а высокий негр покатил за нами тележку с чемоданами, — хоть зеркал в коридоре не было, но я думаю, это тоже было зрелище.

Наконец, мы вошли в номер — ничего особенного, не то, что наша квартирка в Чотокве, но тоже не хило: двуспальная кровать, зеркало, двуспальная кровать в зеркале, зеркальная дверь стенного шкафа, такая же дверь в ванную, чернильно-синее окно, отраженная в нем кровать, два кресла, два ночных столика и между ними одна двуспальная кровать с бархатистым покрывалом пурпурного цвета. Я грохнулась на кровать и спросила:

«Мы что — будем спать в одной кровати?».

«Не волнуйся, дорогая. Я попросил у них добавочную раскладушку. Но у них пока нет».

Я уставилась на него, не веря своим ушам:

«Ты что, с ума сошел, дорогой? Когда дорогая мама узнает, она с тобой, дорогим, разведется, а меня, дорогую, задушит».

Он притворился, что не понимает, в чем дело, и сел рядом со мной:

«Послушай, в чисто практическом смысле я твой отец. И очень к тебе привязан. Боюсь, что в тех обстоятельствах, в каких мы оказались, нам придется пока спать в одной комнате».

«И в одной кровати?» — уточнила я и направилась в ванную, но перепутала двери и вошла в зеркальный стенной шкаф. Ванную я все-таки нашла и даже помыла руки — там в розовой вазочке подавали очень миленькую мыльную розочку. А когда вышла к Юджину, сразу прервала его телячьи нежности, заявив, что пора жрать. Он поморщился от моей грубости, но стерпел и мы опять покатились вниз в зеркальном лифте. Мне показалось, что он смотрел на мое отражение в зеркале, облизываясь, как тот пятнистый дог с лиловым языком.

Ужин был как ужин, ничего особенного, но стоил он целое состояние — Юджин платил карточкой, но я заметила что число в счете было трехзначное.

«Скажи, дорогой, одобрила бы дорогая мама такое дорогое расточительство?» — поддразнила я его, с трудом доедая огромный кусок вишневого торта.

«Что ты сегодня заладила этих дорогих, Светка?»

«Ты первый начал, когда назвал меня дорогая».

«Да я не всерьез, просто так ляпнул, — вспомнил одну книжку, которую еще ты не читала».

Не знаю, что на меня нашло:

«Это какую книжку? Уж не однобокую ли Лолиту?».

В этот момент на лицо Юджина стоило посмотреть — вот это было зрелище! Зрелище всего на один миг, — он тут же овладел собой и захохотал, по-моему, притворно:

«Какая Лолита? Однобокая? Откуда ты ее выкопала?».

Я могла бы сказать, откуда — от Габи или от библиотекарши, но тогда получилось бы скучно:

«В воздухе носится, в воздухе!» — пропела я и поплыла к лифту. Или, может, мне показалось, что поплыла, потому что ноги у меня подкосились и я бы шлепнулась на сверкающий ресторанный паркет, если бы Юджин не поймал меня в последнюю минуту.

«Иди-ка скорей спать, однобокая. Я надеюсь, за это время нам принесли раскладушку».

Никакой раскладушки нам, конечно, не принесли, и мне почему-то показалось спросонья, что Юджина это не очень удивило. Во всяком случае, не слишком огорчило. Что-то в нем было такое, что напомнило мне Илана в тот день в парке. Я села на край кровати и поманила его пальцем:

«Наклонись, я тебе расскажу одну страшную тайну. Только пообещай, что ты маме ни слова…».

Но он не захотел меня слушать:

«Завтра расскажешь, а сейчас ложись. Я выйду, а ты раздевайся. Даю тебе десять минут».

И он на полной скорости выскочил из номера, будто именно сейчас обнаружил, что за ним гонится мафия подделывателей картин. Не знаю, вернулся он через десять минут или нет, потому что я кое-как напялила ночную сорочку и провалилась в тартарары.

Меня разбудил страшный сон. Габи подняла бы меня на смех за такое выражение, потому что сон — это то, чем спят, а не то, чем будят. Но мой сон был такой страшный, что я не могла спать его дольше. Мне снилось, что я опять упала в озеро Чотоква и меня засасывает липкая грязь, из которой я не могу выбраться, а вокруг меня шуршат и шевелятся водоросли. Они то протягивают ко мне свои щупальца, то отдергивают, их пальцы бегают по мне, как клавиши по роялю, коснутся и отскочат, коснутся и отскочат.

Я приготовилась умереть, открыла глаза на прощанье и поняла, что это был сон. Вокруг было темно и тихо. Я приподнялась на локте и постаралась сообразить, где я нахожусь. Кровать подо мной была широкая, значит, я не в школе, но в кровати я была не одна — совсем рядом кто-то тихо сопел. Сопел, но не спал — недаром я прожила много времени в детском коллективе, чтобы уметь отличать сопение спящего от сопения притворщика. Чтобы не пугаться, я пошарила рукой в той стороне, откуда доносилось сопение притворщика, и нащупала чью-то кудрявую голову. Только чью, чью, чью?